***
Глупый человек... Я думал, что увижу Антиопу в первый же день по приезде в Кендалль. Меня ждало разочарование. Я не увидал даже ее отца.
Следом за человеком в смокинге, которого наш кучер назвал господином Ральфом, мы поднялись, доктор Грютли и я, по ярко освещенной парадной лестнице с глубокими темными ходами направо и налево. В тусклом освещенном коридоре со скрипевшим у нас под ногами полом господин Ральф остановился у высокой двери.
— Господин профессор Жерар, — сказал он с внушительною вежливостью.
Дверь отперли. Я вошел в комнату.
Комната была очень большая. Я сразу понял, что мне в ней будет удобно. Вместе со мной вошел лакей. Положил мой чемоданчик около умывальника.
— У господина был еще сундук. Его доставят сюда завтра утром.
Это было неприятно. Смокинг был в сундуке. В эту минуту я не хотел встретиться с Антиопой до завтрашнего вечера.
Я стал нервно вынимать мои убогие туалетные принадлежности. Их было мало, были они такие скромные, и мне было неловко перед лакеем. Чего он не уходит! Надо бы сказать ему. Но раз остается, очевидно, так ему приказано.
Постучали в дверь. Появился молчаливый Ральф.
— Господин граф поручили мне справиться, хорошо ли путешествовал господин профессор. Его сиятельство будет счастлив принять господина профессора завтра утром, в одиннадцать.
Он поклонился.
— Уильям, — и он указал на лакея, — в полном распоряжении господина профессора. Когда господин профессор пожелает, чтобы его проводили в столовую, он будет так любезен позвонить.
Оба они вышли.
Оставшись один, я, прежде всего, открыл огромное окно. Ворвался очень свежий воздух, с бодрящим запахом елей. Деревья черными группами высились перед окном, совсем близко от него, и нужно было высоко поднять глаза, чтобы увидать красноватое небо, по которому ветер гнал луну сквозь желтые облака.
Я отошел от окна, дошел до середины комнаты. Свидетельницей каких тайных драм моего сердца будет она, эта комната? Какими таинственными пожарами мозга и чувств озарятся эти огромные черные стены? На стене против меня посверкивала золоченая рама венецианской работы. В раме было пророчество Донегаля, разукрашенное готическими трилистниками. Я перечитал его, как перечитывают стихотворение, которое давно уже знаешь наизусть.
Потом мне пришло в голову, что, наверное, руки у меня очень грязные от копоти юго-западных поездов.
Окончив свой скромный туалет, я позвонил Уильяму. Должно быть, он дежурил за дверью, потому что она тотчас отворилась.
