Теперь он устал и забыл об этом.
А тогда он был уверен, что с его появлением в рядах стражей закона мир изменится и злодеи будут умирать у его ног в корчах, как граф Дракула, попавший на солнышко.
Однако через несколько месяцев он увидел, что тут что-то не так.
Еще чуть позже он убедился в том, что его будущая служба опасна, конечно, но скорее грязна, чем трудна.
Через два года он понял, что она настолько грязна, что его недавние надежды быть белоснежным ангелом возмездия со сверкающим мечом в деснице попросту смешны, а повязка на глазах у Фемиды имеется только потому, что ей самой противно смотреть на то, что она делает.
А когда Пинько покидал ментовское гнездо с новенькими погонами на плечах, в его глазах уже появился тот самый прозрачно-голубой слой, похожий на пленку жира на поверхности воды, который отличает официантов, таможенников и ментов, а особенно гаишников.
Некоторые глупые писатели описывают этот почти незаметный холодный слой во взгляде человека как свидетельство твердости и воли.
«Его холодный волевой взгляд…»
Нет. Это не так.
На самом деле это взгляд мертвеца.
Этот взгляд не дрогнет, когда его обладатель вытащит зарплату из кармана пьяненького мастера цеха, бредущего домой после получки. Эти глаза не метнутся стыдливо в сторону, когда коллега станет насиловать прямо на заднем сиденьи вонючего «Уазика» жалкую уличную проститутку, задержанную где-нибудь на Искровском проспекте. Обладатель этого мужественного холодного взгляда не смутится, передавая бандитам информацию об интересующем их человеке и зная при этом, что того ждет.
Пинько успешно прошел через все эти испытания и стал наконец законченной бессовестной тварью. Такой же, как и те, с кем он должен был бороться не на жизнь, а на смерть.
Вспоминая то далекое время, когда он был юн и чист, Пинько слабо удивлялся, и вся его прошлая жизнь представлялась ему нереальной и неразличимой, как лицо утопленника, медленно показавшееся вдруг неглубоко под водой.
Когда Пинько дослужился до следственного управления, что на бывшей улице Каляева, он уже совершенно свободно и непринужденно нарушал все законы и правила, которые составляли сам смысл его службы.
Он привычно врал всем без исключения, подделывал и крал документы, брал и организовывал взятки, покрывал нечистоплотных коллег, которые отвечали ему взаимностью, с наглой улыбкой прикарманивал личное имущество граждан прямо у них на глазах…
А после такой изнурительной работы, напившись с соратниками дешевой водки, горько сетовал на то, что все прогнило, что тех, кого он ловит, отпускают, провозглашал, стуча кулаком по столу, что «вор-р должен сидеть в тюр-рьме!», и вообще пытался страдать по безвозвратно утерянным чести и достоинству.
