и жестом предложил остальным. Я кивнул. Он открыл пальцами другую бутылочку и протянул ее мне.
Коччиоли между тем продолжал рассказ. Четыре или пять месяцев назад кто-то из сомнительных приятелей Переса предложил ему зарабатывать на жизнь, играя в карты и отмывая деньги в парижских и других казино, в основном в Нормандии, так как это ближе всего от Парижа. Перес согласился, даже не посоветовавшись с Коччиоли.
– Я составил рутинный рапорт, – сказал Коччиоли, – не указывая источник информации, и занимался этим делом шаляй-валяй. Учитывая ничтожность Переса, я не думал, что речь может идти о чем-то серьезном. Тем не менее, за три месяца через его руки прошло порядка пятидесяти миллионов старых франков. Иногда к нему присоединялся в казино другой тип, который тоже выигрывал. Возможно, были и другие игроки, которые играли в других казино, скажем, человек пять или шесть. Умножьте пятьдесят миллионов на пять или шесть, и у вас получится довольно круглая сумма.
– Он всегда играл с американцами?
– Да, почти всегда. Иногда с немцами, и один или два раза – с итальянцами.
– Вы докопались до источника денег?
– Я составил рапорт, – бесстрастно буркнул Коччиоли.
– А что потом Перес делал с деньгами?
– Он относил их по понедельникам владельцу одного бистро в квартале Сент-Огюстен. Разумеется, мне было любопытно узнать, куда перекачиваются деньги, но я не хотел прямо спрашивать об этом владельца бистро. Я решил взять его под наблюдение и выследить сам. Я бы мог попросить подкрепления, но тогда меня просто бы отстранили от этого дела.
– Вы преувеличиваете, – сказал я.
– Нет, – отрезал Коччиоли. – Потому, что меня отстранили от него, как только я вышел на типа, которому владелец бистро передавал деньги. Почтенный такой буржуа, с лентой Почетного легиона в петлице. Он приходил туда пить кофе, а потом спокойно возвращался в свой офис, но уже с чемоданчиком.
– Институт Станислава Бодрийяра, – вставил я.
Коччиоли бросил на меня косой взгляд.
– Вы правы. Это был Жорж Роз, директор.
– Я знаю.
Коччиоли откупорил бутылку открывалкой.
– Я составил новый рапорт в довольно категоричной форме, если вы понимаете, что я имею в виду.
Я кивнул. "Категоричный" в понимании Коччиоли означало, что в рапорте было много восклицательных знаков.
– Два дня спустя, – продолжал он, – мне на голову свалился комиссар Мадрье, что, по сути, было ненормально: странно, что дело было передано ему, а еще более странно, что так быстро. Он сказал мне, что я от дела освобожден.
