Стало ясно, что надо срочно менять матчевую стратегию, иначе всё закончится очень скоро. Мне важно было прийти в себя, обрести спокойствие и уверенность. И я, не отчаива-
ясь, заставил себя подготовиться к длительной войне на истощение сил. Отныне я стал действовать предельно осторожно, стараясь исключить в игре даже малейший риск. Не в моем характере играть бесцветно, но я знал, что иного выбора нет. Когда тонешь, не время думать о том, красиво ли ты плывешь.
И тут Карпов нарушил непреложный закон борьбы — противника надо добивать. Решив, что я сам дозрею и свалюсь, как спелый плод, он ослабил напор. Карпова подвела легкость, с которой ему удалось достичь подавляющего перевеса. Можно предположить, что, опьяненный успехом, он поставил перед собой сверхзадачу: непременно выиграть с сухим счетом 6:0 и надолго вывести из строя опасного конкурента. Это уже было соревнование не только со мной, но и с тенью предыдущего чемпиона мира, легендарного американца Бобби Фишера, в свое время выигравшего с таким счетом (правда, без ничьих) претендентские матчи у Тайманова и Ларсена. Видимо, поэтому Карпов решил не рисковать, а дожидаться ошибки соперника.
Моя новая стратегия постепенно начала приносить свои плоды. После 9-й партии мы установили рекорд, сделав 17 ничьих подряд! Интерес к неожиданно затянувшемуся матчу достиг апогея, сотни людей выстраивались в очередь за билетами в Колонный зал. Это было похоже на стремление попасть на казнь — вот только жертва отказывалась умирать… Напряжение было немыслимое; до сих пор удивляюсь, как я мог выдерживать его в течение нескольких месяцев. Мы с членами моей команды так много обсуждали особенности игрового почерка Карпова, что порой у меня возникало жутковатое чувство, будто я превращаюсь в своего соперника.
Именно тогда, за те сотни часов подготовительной работы и игрового времени я составил весьма четкое представление о своем собственном стиле и складе ума. До матча моя шахматная карьера продвигалась легко, и победы были для меня в порядке вещей. Теперь же пришлось заниматься анализом своих решений и выяснять, что было сделано неправильно.
Но, едва обретя равновесие, я проиграл 27-ю партию, и счет стал 0:5. Похоже, я недостаточно быстро учился на своих ошибках… Это был тяжелейший момент! Невозможно описать словами всё, что мы пережили в те дни; конец 1984 года — время, когда я окончательно стал взрослым. Каждый шаг по нелегкому пути наверх, шаг, сопряженный порой с безрассудным, но неизбежным риском, вызывал в моей памяти ассоциации с миром Высоцкого — так глубоко сумел он проникнуть в психологию борьбы и противостояния.
