Здесь в общий хор влился скрипучий голосок всеми забытой сушеной головы:
– Если же мы нарушим нашу торжественную присягу, то да не будет удачи нашим языкам. И да постигнет их участь шершавых плакатных языков! И да засунутся они в места не столь отдаленные! И да будут они без просыху слюнявить и наклеивать марки, гривны и тенге! И пусть нависнут над ними папа Карло с его сапожным ножом и садовник леди Чаттерлей с секатором!
В завершение мужланы, не сговариваясь, затянули торжественный гимн:
– И тогда в годину бедствий мать Мария к нам придет и споет нам нежно: «Лэт ит би!»
Теперь повязанным жуткой клятвой героям любое дело и подавно казалось по плечу, а беда по колено. Клятву скрепляли закатившимся под сиденье шампанским. Свою дозу получила и голова. После чего не обладающий врожденным иммунитетом к огненной воде туземный дух начал пузыриться, ухариться и распевать разухабистые каннибальские песни. Пришлось заклеить жуткий динамик скотчем, а сам черный ящик с угнездившимся в нем папуасским демоном накрыть платком. Голова еще немного повозилась, устраиваясь поудобней на подвеске, как попугай в клетке, и наконец затихла.
– Фенюшка, знаешь, я ведь в тебя влюбился, – мечтательно произнес Илья. – Подумаешь, невидимка. Эка невидаль! Я, может, душу твою трепетную полюбил. Короче, хошь не хошь, муж я твой отныне. Незаконнорожденный твой муж!
– И я! И я! – сдвинули пластмассовые стаканчики с веселящим зельем Добрынин и Попов в едином романтическом угаре.
– Да полно вам, полно, – растроганно прощебетала виновница торжества. – Не было ни шиша – и вдруг гарем.
Илья продолжал со страстью токовать:
– Эхма, а ведь есть, поди, какие-нибудь чародейские силы? Или там принцы? Вдруг да расколдуют они тебя? Ты нам намекни, Фень, мы их под землей найдем, с землей выроем.
– Да на что принцы, когда три добрых молодца жениться пообещали! Силы… Может, и есть какие чары, мне про то неведомо. Спасибо, однако же, суженые мои, ряженые, на добром слове. Уж в другой раз прощу я вам шалости невинные, языки предлинные. А пока удаляюсь – пойду, так сказать, почивать на лаврах.
Троица, блестя глазами, переглянулась и радостно возопила:
– А нельзя ли и нам в опочивальню?
Как бы расставляя последние акценты, зазвучал уже знакомый жегловский голосина:
Не сравнил бы я любую с тобой,
Хоть казни меня, расстреливай…
Это Илья, поманипулировав в магнитоле, поставил записи любимого менестреля.
– А что, союз нерушимый мужей несвободньрс, не пора ли нам и за дело? – Он вопросительно посмотрел на сотоварищей.
