Павлин молчал.
– Есть будешь?
Павлин вздохнул. Афрозина поставила на стол овсяное печенье, разлила в чашки молоко.
– Тебе, спросила – подогреть?
И, не дожидаясь ответа, поставила чашку себе на ладонь. Не прошло и десяти секунд, как молоко вскипело. На Павлушу это не произвело никакого впечатления.
Ведьма сделала глоток из своей чашки и тоже решила подогреть.
– Свинья ты, Павлик. Я ведь тебя воспитывала как родного. Книжки читала. Хохолок подстригала. Разговаривать научила…
– Тебя никто не просил.
– Вы слышали? – Ведьма резко повернулась к стене, на которой висели портреты ее предков, один другого страшнее. – Нет, вы слышали? «Он меня не просил!» Ах ты, дьявол!
Последние слова относились уже не к павлину. У Афрозины убежало молоко, и прямо ей на колени. Ведьма схватилась за платье и стала им обмахиваться. Пошипела, побурчала немного, потом успокоилась.
Какое-то время они сидели молча. Дули на молоко, дулись друг на друга.
– Как он там? Вспоминает меня иногда? – Ведьма от смущения крошила в блюдце печенье.
Павлин, конечно, догадался, о ком она спрашивает, но нарочно сделал вид, будто не понимает:
– Ты о ком?
Ведьма жалась-мялась, краснела-бледнела и наконец выдавила:
– О Фиксе, о ком.
– А, – как бы с сочувствием покивал павлин и простодушно ответил: – Вроде бы не вспоминал.
Ведьма долго перетирала крошки в пыль, никак не решаясь задать главный вопрос, и вдруг с наигранным смешком спросила:
– Есть, что ли, у него кто?
– В каком смысле?
Афрозина нервно застучала по столу костяшками пальцев: мол, с дураком поговорить – что гороху наесться.
– В таком! А то я не знаю, чего его сюда занесло! Все равно у него с ней ничего не выйдет!
На этот раз Павлуша действительно не понял.
– С кем «с ней»?
– Тьфу ты! – Ведьма сплюнула. – Да с воображалой этой! «Ах, я вся такая возвышенная!» – Афрозина вытянула шею и томно закатила глаза, изображая, по-видимому, Бьюти. – Сю-сю-сю. Тоже мне, фифа лесная!
Она сделала большой глоток.
– Все равно Бэрр ее никому не уступит, понял? Так ты своему дружку закадычному и передай… А может, он втюрился в эту мазилку? Во Флокси, а? Ха-ха-ха. Ой, не могу!
У ведьмы потекли слезы из глаз, а вместе со слезами и тушь, которой она красила ресницы. Павлуша поклевывал овсяное печенье, стараясь не смотреть на Афрозину.
– Ой, не могу! – закатывалась старая колдунья, смахивая слезы. На столе, где они падали, оставались обугленные пятна. – Она его нарисовала, а он в нее… хи-хи-хи… по уши. Отличная парочка! И муж в зверинце!
