Так мы жевали минут пять.
– Это мой кобель изнасиловал, не я, – Машка сплюнула жвачку в руку.
– Кого?
– Двух сук одного большого начальника... Ладно, спи, утопленница, – похлопала меня по плечу Машка и улеглась в полуметре от меня.
Утром я познакомилась с двумя другими сокамерницами, интеллигентной женщиной в очках, по виду «синим чулком» – Августой Сороконожкиной, и бой-бабой в спортивных штанах и бюстгальтере – Чулковой, которая исступленно занималась физкультурой посреди камеры в шесть утра, по всей видимости, чтобы не потерять форму метательницы молота. ..
Сразу же после завтрака, состоявшего из овсянки на воде, меня повели на очную ставку с душеприказчиком Эмилии Тавиани... Под конвоем милиции мы прошли знакомый путь по Ваганьковскому кладбищу от самых его ворот до могилы кота Барсика в компании со следователем Комарьковым, дежурным адвокатом и оперативником с сонной овчаркой. Меня неприятно поразило двуличие Витольда Ивановича Борщука. Душеприказчик, с которым я колесила по кладбищу в поисках сестер Хвалынских по его же просьбе, ничуть не смущаясь, признался майору Комарькову, что я с первого взгляда возбудила в нем подозрения, чем поверг меня в уныние... Уже в камере, после ужина, молча свернувшись клубком в углу общих нар, я надеялась подремать, но, почувствовав два удара в бок, проснулась.
– Бабы, – тихо возмутилась я, фокусируя взгляд на середине камеры, потому что бабы сосредоточенно и яростно дрались, и от них в стороны летели клочья.
– Ну, бабы, че вам делить-то, ни мужиков тут, ни кофт с перламутровыми пуговицами!
– Заткнись. – Я различила безумные глаза Машки Фрумзы, обращенные ко мне, и не успела увернуться от летящей алюминиевой кружки, которая нещадно рассекла мою коленку.
Пока я обрабатывала рану подолом комбинации, драка закончилась, бабы разошлись и стали зализывать раны. И тут, слушая реплики каждой из сторон, я поняла, что произошло.
Бой-баба Чулкова и Машка Фрумза колошматили интеллигентную Сороконожкину за то, что Августа Владимировна из-под полы торговала кокаином в элитном колледже, в котором преподавала химию... Я присмотрелась к расцарапанному лицу Августы Владимировны, но даже тени раскаяния на нем так и не обнаружила – физиономия нестарой еще дамы была какой-то вялой, а глаза сонными...
– А что такого?! Почему для одних – жизнь, а для других сплошная хроника упущенных возможностей? – вдруг абсолютно хладнокровным голосом задала вопрос Сороконожкина, промокая лицо мокрым казенным полотенцем. – Они всю страну растащили, а их выродки пусть кокаин жрут!
