Собакин решил сам выпытать, где лошадь; напугать, если можно, посулить заступиться, и, поздно вечером, один, вошел в камеру, где сидел Осип.
Остановясь посредине избы и в темноте различал только дыхание, сказал Собакин кротко и, как ему показалось, вкрадчиво:
— Осип, все знают, что ты угонял лошадей, грехов за тобой много, сознайся лучше, я за тебя похлопочу.
Осип молчал.
— Ты пойми, не дорога мне лошадь, а дорого, что выходил ее на руках, как родная она мне.
— Это верно, — сказал Осип спокойно.
— Ну видишь, ты сам понимаешь, зачем же хочешь доставить мне еще огорчение…
— Огорчать зачем.
— А ты огорчаешь. Я за четыреста верст верхом приехал, измучился и вдруг из-за твоего упрямства лишаюсь лошади. Осип, а Осип.
И, тронутый словами, двинулся Собакин поближе.
— Не подходи, барин, — глухо сказал Осип. Собакин остановился и от щекотного холодка, вздрогнул.
— Осип? — спросил он тихо, после молчания, повторил: — Осип, где же ты?
Что-то больно толкнуло Собакина в колено, распахнулась дверь, и Осип, нагнув, как бык, голову, побежал по избе, оттолкнул сонного десятского, упавшего, как мешок, и выскочил на волю.
Зашмыгали торопливые голоса: «Держи, держи!» В темноте засуетились понятые.
А вдали, как огонь, вспыхивали крики: «Держи, держи!»
Застегивая сюртук, прибежал урядник, крикнул:
— Убежал… Кто?
— Осип-конокрад, — сказал Собакин, — я сам виновен…
И скоро загудела невидимая ярмарка, низко у земли закачались железные фонари, голосила баба, лаяли собаки. Бежали, неизвестно куда и зачем, мужики, крича: «Лошадь отвязал… Да кто? Да чью? Спроси его, кто… На ней и убежал… Верховых давайте, верховых!»
Над толпой, словно поднятые на руках, появились верховые и, раздвигая народ, поскакали к городу, к реке, в степь…
Собакин наскоро сам оседлал иноходца и поскакал мимо возов на чьи-то удаляющиеся голоса и топот.
Коротко и мерно ударяли копыта его коня, гудел в ушах теплый ветер, и возникали и таяли невидимые крики… Наперерез промчался кто-то, крича: «Поймаем, не снести ему головы».
Впереди топот стал как будто тише и громче голоса…
Перепрыгивая через водомоины, похрапывая, несся иноходец и вдруг резким прыжком стал на краю кручи, недалеко от верховых. Послышались голоса:
— Река, братцы, поворачивай назад.
— Переедем.
— Круча, голову сломаешь.
А вдали, направо, опять возникли крики и топот. Собакин поворотил и скоро нагнал вторых кричавших, спросил:
— Что, поймали? Мужики в ответ захохотали.
— Теленка, милый барин, загнали, дышит сердеш-пый, испугался, уши мокрые.
