Н. Некрасов
Чертыхаясь на острых камнях, я босиком брел вдоль берега и бормотал проклятия Маркелу, его синеокой крале и «Мертвой голове» – кораблю сумасшедших. Заполошный ветер валил с ног. Море волновалось и расходилось с каждой минутой. Впереди помаргивал береговой маяк. На макушке маяка, под круглой крышей, похожей на шляпку гриба, светилось окошко. Этот золотой, едва теплящийся светоч будил грезы о зачарованных замках и мудрецах, бодрствующих в ночи: может быть – чернокнижниках, может быть – святых. Я добрел до маяка и постучал в дощатые двери.
Дверь подалась. По винтовой лестнице я поднялся наверх. Тусклый старческий приют, запах сельди и керосина развеял романтические грезы.
Высокий костистый старик, невзирая на поздний час корпел над котелком. Из кипятка выныривали зеленые рыбьи хвосты и плавники. Дребезжало неисправное радио, выплевывая марши.
– Отец, пустишь на ночь? – осведомился я.
Он молчал, всматриваясь в меня красными глазами с выпавшими от старости ресницами. Во взгляде читались недоумение и опаска, замешанные на достоинстве, редкой по нашим временам пробы.
Я поежился под этим немигающим волчьим взглядом. Вдоль спины прошла морозная волна.
– Я заплачу, разумеется.
– Для двоих здесь нет места, – проскрипел он с жестяным немецким акцентом.
– Разрешите я просто посижу в тепле?
Он пожал плечами и снова занялся рыбой. После поставил на стол сковородку с картошкой и жестом пригласил к столу:
– Ночлег надо заработать. Поможешь мне выбрать сети.
– Буду рад редкому развлечению.
Старик исподлобья зыркнул на меня:
– Радоваться нечему. Шторм идет северных румбов. Жди беды...
Набросив бушлат, старик вел меня к посаженной на цепь парусной ладье.
«Шпангоуты и форштевни!» – чье сердце не дрогнет, когда поскрипывает просмоленная посудина и ноздри обдает запахом свободы.
Ветер ломил в грудь, море глухо стонало, но до шторма было еще далеко. Мы вынули из песка ржавый якорь и погрузились в посудину. Я начал табанить веслами.
– Смотри не сломай...
Старик неодобрительно косился на мои босые ноги и бурчал:
– Мужчине полагаются ботинки...
Я налег на весла, старик командовал на корме:
– Табань левым веслом, а то завалит. Упустишь волну – каюк! В щепы о скалу разнесет, мозги на Чертов Клык выбросит!
Впереди, в клокочущей пасти маячила скала, та самая, что живописно дополняла утреннюю идиллию.
Метрах в ста от нас без огней шла яхта. Паруса были свернуты, посудина коптила дизелем. На гребне волны среди грозового неба мелькнул точеный силуэт и слился с темными волнами. Если бы я не знал, что Мара пирует на берегу, я бы решил, что вижу «Мертвую голову».
