Точно ответить на этот и многие ему подобные вопросы не мог на всем белом свете никто. А отсутствие точных ответов закономерно вызывает поток предположений — осторожных и смелых, правдоподобных и парадоксальных, робких и высказываемых весьма безапелляционно, словом, всяких.
Были среди этого потока предположений и, скажем прямо, устрашающие. Дюссельдорфское издательство «Эгон», например, выпустило работу немецкого учёного Трёбста, в которой высказывалось опасение, что под действием «космического ужаса» (появился, как видите, и такой термин) космонавт утратит способность к разумным действиям, вследствие чего не только не сможет управлять системами корабля, но и причинит самому себе вред, вплоть до «самоуничтожения». Вот так — ни больше ни меньше — самоуничтожения!..
Но, видимо, не так уж ошибался философ древности, утверждавший, что «все уже было». Не знаю, правда, как насчёт «всего», но то, о чем мы сейчас говорим, действительно было — в авиации. В первые годы её развития имевшие хождение взгляды на то, что может и чего не может человек в полёте, тоже не всегда отличались безоблачным оптимизмом.
Один из моих старших коллег, известный лётчик-испытатель С.А. Корзинщиков, рассказал однажды историю о том, как в стародавние времена был изобретён некий авиационно-штурманский прибор, при пользовании которым требовалось производить в полёте какие-то астрономические наблюдения. Насколько я понимаю, это был один из первых вариантов широко распространённого в будущем прибора — авиационного секстанта. Но тогда, чтобы получить компетентную оценку вновь созданного инструмента, решено было запросить мнение специалиста-астронома. Такой специалист — седобородый профессор (Корзинщиков широким жестом показывал, какая длинная была у профессора борода) — был быстро найден, но в ответ на высказанную ему просьбу сказал, что дать оценку прибора затрудняется, ибо никогда в жизни не летал и не представляет себе условий работы человека в полёте.
Устранить этот пробел в биографии учёного мужа было несложно. Его привезли на аэродром, облачили в лётное обмундирование, посадили в открытую наблюдательскую кабину двухместного самолёта, привязали, как положено, ремнями и прокатили, сделав два плавных круга над аэродромом. Вынутый после посадки из кабины, профессор на вопросы о своём самочувствии ответствовал несколько невнятно, а своё представленное назавтра письменное заключение об интересовавшем организаторов этой экспертизы приборе начал словами: «Ужас и смятение, неминуемо овладевающие человеком в состоянии полёта, полностью исключают возможность выполнения каких бы то ни было наблюдений. А потому полагаю…»
