– Ничего, ничего, брат… привыкнешь… надо привыкать изучать экономику, надо научиться быть искусным руководителем советского учреждения, – говорил ему Котэ. – Хватит, боевая работа кончилась. Теперь наступила очередь управлять громадной машиной. Это – сложнее и труднее, чем экспроприировать денежные транспорты и симулировать четыре года сумасшествие… Да, брат. Знаю, ты не умеешь быть чиновником… Вон, ты со служащими держишься так, будто ты у всех у них детей крестил.
Так говорил Котэ, изредка навещая старого своего друга. Они подолгу засиживались, много говорили о революции, вспоминали прошлое. Как-то раз Котэ остановил свой взгляд на волосах Камо. Он как будто заметил их в первый раз:
– Э-э… да ты совсем старик!.. Не ожидал. Седин-то сколько!
Камо улыбнулся и согласился:
– Старик.
– А ведь как будто вчера был тот день, когда ты пришел к нам впервые. Щупленький, черный, с глазами, как у мыши. Ты угрюмо, исподлобья смотрел на нас, и я тогда усомнился, что из тебя выйдет хороший революционер… Помнишь, как ты взял какое-то поручение и спросил: «Камо отнести это?» Ты тогда плохо владел русским языком. Даже слово «кому» ты не мог произнести правильно… «Эх, ты, Камо, Камо», – помнишь, как окрестил тебя с тех пор Тоба?
– Воды утекло много, – улыбнулся Камо.
Однажды Котэ зашел к Камо и удивился: тот сидел, заваленный книгами.
Котэ тихо подошел к нему и взглянул через плечо. Перед Камо лежала тетрадь с чертежами.
– Что, начинаем учиться? – улыбнулся Котэ, – одолеваем географию?
– Учусь, брат, учусь, – буркнул Камо. – За дал мне вчера учитель теорему о равнобедренных треугольниках, объяснял, но я ничего не понял, а спросить стыдно. Может быть, ты знаешь доказательство? Покажи.
– Постой, постой, – все больше удивляясь, проговорил Котэ, – откуда все это? Почему?
– Что «почему»?
– Да вся твоя геометрия, книги… Куда ты готовишься?
– Ого, ты не знаешь ничего. Вот смотри.
Он подал ему мелко исписанный лист бумаги. Котэ прочел: «…и еще: товарищ Ленин просит передать тебе, чтобы ты без промедления принялся готовиться в Академию Генерального Штаба. Он знает, что тебе несвойственна обстановка „учреждений“. Ты не в состоянии дышать таким воздухом. Это вполне понятно. Словом, Ильич метит тебя в красные генералы. Жму руку будущему „вашему превосходительству“…»
– Понимаешь, – сказал Камо, – я не предполагал, что Ленин знает меня так хорошо. Оказывается, я не знаю себя так. Я никогда не думал об Академии и только после получения вот этого письма из Москвы осознал: Академия и есть именно то, что больше всего мне подходит. И как это я сам до этого не додумался?..
