Всадников было человек двадцать. На них блестели погоны. Они быстро обезоружили комсомольцев.
И тогда начался суд.
– Расстрелять их, робя, и все! Гадюк таких в штаб вести не надо.
Руководитель группы побледнел. У него затряслась нижняя губа, и вдруг он повалился на колени.
– Да за что же хотите нас расстреливать? Что мы вам сделали? А? Товарищи… Господа. – Он не выдержал и заплакал.
В это время подъехал офицер.
– Что? Красные? А-а-а, – протянул он торжествующе, – попались, голубчики…
И заорал:
– Переходить фронт?! Шпионить?! Всех – на дерево… Всех до одного! Никому пощады! Слышите! Никому!
Он слез с лошади, передал поводья одному из всадников. Его глаза, сверкавшие на красном лице, не предвещали ничего доброго.
– К допросу! – скомандовал он. – Ты вот, – указал он на руководителя. – Ты зачем пробирался через фронт? – отвечай… – Федорченко, – приказал офицер одному из своих всадников, – приготовь вон там виселицы… Веревки есть? Ну, вот и хорошо… Одиннадцать штук, всех на деревья, и крышка… Пусть знают другие, что значит шпионство… Так вот, – продолжал он снова, обращаясь к руководителю группы, – я, пожалуй, подумаю и пощажу тебя… так и быть – вешать не буду, если только ты расскажешь мне все чистосердечно… Понял?
– А что вам надо знать? – упавшим голосом спросил руководитель группы.
– Ответь мне чистосердечно вот на какие вопросы: откуда, куда и зачем вы шли? Сколько вас перебралось и еще переберется к белым и как фамилии твоих товарищей? Ну!
Руководитель стоял бледный, с опущенными глазами. Его губы дрожали. Иногда он поднимал глаза и взгляд его долго не мог оторваться от того места, где «Федорченко» мастерил петли.
– Ваше благородие, пощадите… мы не хотели.
– Молчать! Говори по существу. Как фамилии всех твоих товарищей?.. Ну, как, Федорченко, готово?
– Скоро будет готово, господин ротмистр, – глухо ответил «Федорченко».
– Ну-с, – обратился офицер к руководителю, – ты еще упорствуешь?
И, не вытерпев больше допроса, руководитель начал говорить. Он рассказал все, что знал. Офицеру были переданы все сведения, все инструкции, которыми снабдил их Камо. И лишь четверо, и среди них – одна девушка, наотрез отказались разговаривать с офицером.
– Вы будете повешены, – раздельно и свирепо произнес офицер.
– Ну и вешай, палач… Всех не перевешаешь, – крикнула девушка, вырываясь из рук солдат.
– Федорченко, – сказал офицер, – вот этих четырех ты можешь повесить в первую очередь… а тех отпусти.
