Хосров и Ширин | страница 6



Ему «Хосров Парвиз» дал светлое прозванье.


Парвизом назван был затем царевич мой,

Что для родных он был красивой бахромой.


Его, как мускус, в шелк кормилица укрыла,

В пушистый хлопок перл бесценный уложила.


И лик его сиял, все горести гоня,

Улыбка сладкая была прекрасней дня.


Уста из сахара так молоко любили!

И сахар с молоком младенцу пищей были.


Как роза, он сиял на пиршествах царя,

В руках пирующих над кубками паря.


Когда же свой покой он люлечный нарушил,

Мир положил его в свою большую душу.


Был в те года храним он сменою удач,

Всему нежданному был ум его — толмач.


Уже в пять лет все то, что дивно в нашем мире,

Он постигал, и мир пред ним раскрылся шире.


Парвизу стройному лет наступило шесть,

И всех шести сторон мог свойства он учесть.


Его, прекрасного, увидевши однажды,

«Юсуф Египетский!» — шептал в восторге каждый.


И к мальчику отец призвал учителей,

Чтоб жизнь его была полезней и светлей.


Когда немного дней чредою миновало, —

Искусства каждого Хосров познал начало.


И речь подросшего всем стала дорога:

Как море, рассыпать умел он жемчуга.


И всякий краснобай, чья речь ручьем бурлила,

Был должен спорить с ним, держа в руках мерило.


Он волос в зоркости пронизывал насквозь,

Ему сплетать слова тончайше довелось.


Девятилетним он покинул школу; змея

Он побеждал, со львом идти на схватку смея.


Когда ж он кирпичи десятилетья стлал, —

Тридцатилетних ум он по ветру пускал.


Была его рука сильнее лапы львиной,

И столп рассечь мечом умел он в миг единый.


Он узел из волос развязывал стрелой.

Копьем кольцо срывал с кольчуги боевой.


Как лучник, превращал, на бранном целясь поле,

Он барабан Зухре в свой барабан соколий.


Тот, кто бы натянул с десяток луков, — лук

Хосров гнуть не мог всей силой мощных рук.


Взметнув аркан, с толпой он не боялся схваток,

Обхват его стрелы был в девять рукояток.


Он зло пронзал стрелой — будь тут хоть Белый див.

Не диво — див пред ним дрожал, как листья ив.


Коль в скалы он метал копья летучий пламень, —

Мог острие копья он вбить глубоко в камень.


А лет четырнадцать к пределу донеслись —

У птицы знания взметнулись крылья ввысь.


Он всё укрытое хотел окинуть взором,

Добро и зло своим отметить приговором.


Один ученый жил: звался Бузург-Умид.

Сам разум — знали все — на мудрого глядит.


Все небо по частям постичь он был во власти,

И вся земля пред ним свои вскрывала части.


И были тайны тайн даны ему в удел.

Сокровищниц небес ключами он владел.


Хосров его призвал. В саду, к чертогам близким,

Тот речью засверкал, — мечом своим индийским.