Что приступить к еде дается разрешенье.
Мобед решает все. Он молвит; снедь одна
Годна к приятию, другая не годна.
Вот госпоже Хосров сказал: «Вина отведай»,
И потчевал ее за тихою беседой.
И с той, которой все для радости дано,
Из чаши царственной царевич пил вино.
Когда ж он захмелел, испив из горькой чаши,
Он речь повёл о той, что всех на свете краше.
И, молвя о Ширин, он слов не оборвал,
Ликующий в душе, он — соболезновал.
«Твоя племянница взросла такой пригожей,
Такою стройною и с дивной розой схожей,
Но необузданный ее похитил конь!
И скрыт ее очей пленительный огонь?
Сегодня был гонец; с ним все решая вместе,
Мы поняли, что к нам о ней доходят вести.
Коль я останусь тут недели две, — Луна
Отыщется. Поверь, — узнаем, где Она.
За розою гонца отправлю я, продлится
Недолгий срок, сюда влетит она, как птица».
Услышала Бану, что молвил ей Хосров,
И от волнения найти не может слов.
Как прах, на землю пав, склоняется в поклоне,
И вся ее душа в ее протяжном стоне.
«О, где жемчужина? Коль зрю ее во сне,
То не в объятьях зрю, а в моря глубине.
Тем, кто, добыв ее, в мою укроет душу,
Всю душу я отдам. Я клятвы не нарушу».
Перед престолом вновь она подъемлет стон:
«О месяц и Зухре! Сей лобызайте трон!
От Рыбы до Луны, везде сбирая дани,
Ты на обширный мир свои протянешь длани!
Ведь говорила я, она придет. Не слаб
Мой дух пророческий, а светлый рок — твой раб
Он помощь нам подаст, — и мы найдем дорогу,
Добычу приведем к дворцовому порогу.
Но если хочет шах послать за ней гонца,
То надо привести сюда скорей гонца.
Ему Гульгуна дам, Гульгун мой быстроногий
Родной Шебдиза брат; с ним все легки дороги.
Шебдиза бурный бег и яростен и прям.
Так мчится и Гульгун, когда он не упрям.
Когда Шебдиз у той, с черногазельим взглядом,
Сумеет лишь Гульгун с Шебдизом мчаться рядом.
Когда Шебдиз не с той, что всех светлее лун,
Достоин ей служить лишь огненный Гульгун».
«Гульгун поможет нам. Пусть скакуна такого
К Шапуру отведут!» — решение Хосрова.
Сел на седло Шаиур, Хосрову дорогой.
Под ним гарцует, конь на поводу — другой.
Он в Медаин к Ширин свой бег направил скорый,
Но с месяц все ж искал тот месяц ясновзорый.
Стал сад Хосрова пуст, усладу не храня,
К нагорному дворцу Шапур погнал коня.
Стучит. Открыли дверь. Не говоря ни слова,
Страж пропустил его, узрев печать Хосрова.
И радостно идет в покой безвестный он,
В чертог, построенный для светоча времен.
Но лишь взглянул вокруг — где радости избыток?
Он хмурится: дворец? Иль место лютых пыток?
