И приучи к своей уверенной управе».
Розоволикая, как роза, расцвела.
Склонилась ниц, ушла, — и сладостно спала.
Вот синему лапцу с узором из жемчужин —
Так порешил Китай — замок червонный нужен.
Выходит из ларца мечта китайских нег.
В мечтаньях начертав поспешный свой побег.
Явились ей служить китайские изделья
Иль кипарисов ряд — очей благое зелье.
Увидела Ширин черты любимых лиц
И молвит ласково склоняющимся ниц:
«В степь, ради лучшего, что есть на нашем свете,
Помчимся: сотни птиц хочу поймать я в сети».
Повязки сбросили красавицы с голов,
Чтоб по-мужски внимать звучанью властных слов.
Надев мужской кулах на головы, охотно
Укрыли под плащом тончайшие полотна.
Так должно: девушки, охотясь по степям,
По виду каждая должна быть, как гулям.
И вот пришли к Ширин, одетые пригоже,
Вот на седле Ширин, они на седлах тоже.
Вот выехали в ширь с дворцового двора,
И каждая, как Хызр, нашедший ключ, бодра.
И мчатся по степи своей веселой цепью,
В одной степи летят, летят другою степью.
Рой гурий сладостных, быстрее быстрых бурь,
На луг проник, а луг был яркая глазурь —
Земля зеленая! Тут носятся газели,
Порывы ветерков тут просятся в «газели».
И вскачь пустились вновь прибывшие сюда,
Для скачки отпустив свободно повода.
Шебдизом правящий был смелостью богатый
И опытный ездок, а конь под ним — крылатый.
Все горячит коня Ширин моя и вдруг
Свернула — и летит от скачущих подруг.
Подруги говорят: «Шебдиз понес». Не знали,
Что в ней самой желанья бунтовали.
Как тени, спутницы летят за нею вслед,
Хоть тень ее поймать, — но даже тени нет.
Подруги рыскали за ней до самой ночи,
И вот надежды нет, и мчаться нету мочи.
Водительница их во мраке, далеко.
Устали их тела, их душам нелегко.
К дворцу Михин-Бану стеклись порой ночною
Созвездья. Их луна — за черной пеленою.
Они, к престолу путь очами подметя,
Сказали о Ширин, волнуясь и грустя,
Сказали, не щадя ее судьбы каприза:
«Она не в силах, видно, удержать Шебдиза».
Встает Михин-Бану, внимает им, клянет
Несущий бедствия судьбы круговорот.
Сошла со ступеней, полна тоски и страха,-
И в прахе голова, склоненная до праха.
И, руки заломив над горестной главой,
Потоки слез лила, страх не скрывая свой.
Все плачет о Ширин, все поминает брата, —
Отца Ширин. Иль вновь к ней близится утрата?
«Не дурноглазым ли, — в сердцах твердит она, —
Я к одиночеству, к тоске присуждена?
О роза милая, ты сорвана! В какие
Ты брошена шипы и бедствия людские?
Иль более твоей не стою я любви?
За кем ты следуешь? Ты мне их назови!
