Осенью 1940 г. в Японии были в основном разработаны планы относительно будущей судьбы Нидерландской Индии. 25 октября японское правительство одобрило представленную ему программу, по которой Нидерландская Индия должна была полностью порвать связи с Европой и Америкой и стать членом «Великой сферы взаимного процветания». В соответствии с этим все ограничения деятельности японских фирм отменялись, японцы приглашались для экономического освоения архипелага, получали право издавать там свои газеты и журналы, должны были пользоваться исключительными правами в портах и т. д. Программа предусматривала провозглашение «независимости» Индонезии, но любопытно, что формально во главе этой «независимой» японской колонии должны были оставаться голландский генерал-губернатор и его администрация — на том этапе в Токио предпочитали эту администрацию индонезийским националистам.
Когда в январе 1941 г. в Батавию прибыла новая многочисленная японская миссия, Французский Индокитай был уже покорен, а Таиланд прочно привязан к Японии. На островах Тайвань и Хайнань концентрировались и проходили подготовку к войне в тропических условиях японские дивизии. Тон новой миссии стал куда более агрессивным. Неудивительно, что переговоры, которые со скрипом тянулись до начала лета, были прерваны. Весной в Батавию прилетела группа американских летчиков-инструкторов, шли постоянные консультации с союзниками, и позиция как голландцев, так и американцев становилась все более непримиримой. Еще более твердой эта позиция стала после 22 июня 1941 г.
Превращение Советского Союза в сражающегося участника антигитлеровской коалиции значительно укрепило ее силы. Среди людей, понимавших это, был Черчилль, выступивший в день нападения Германии на Советский Союз по радио с речью, в которой сказал: «Угроза для России — угроза для нас и угроза для Соединенных Штатов, так же как дело русского, защищающего свой очаг и свой дом, является делом каждого свободного человека, каждого свободного народа в любом уголке земного шара». В речи Черчилля было слабое место — народы, находившиеся в колониальной зависимости от Англии, не могли считать себя свободными, хотя Черчилль автоматически отнес их к таковым.
Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз, хотя и не было неожиданным для японских правителей, вновь поставило их перед дилеммой: куда нанести первый удар — по Советскому Дальнему Востоку или Юго-Восточной Азии. В правящей верхушке были сторонники и того, и другого пути. В частности, министр иностранных дел Мацуока при первом известии о нападении Германии на Советский Союз бросился к императору с требованием немедленно двинуть войска на Сибирь. Реакция монарха, с которым уже успел поговорить влиятельный маркиз Кидо, была прохладной. Мацуока не унимался — все последующие дни, до отказа заполненные различного рода совещаниями, он не переставал повторять, что Япония должна вмешаться в войну немедленно. Его основным аргументом было: «Когда Германия сокрушит Советскую Россию, мы не сможем попросту разделить с ней плоды ее победы, если в этом не будет нашей доли». Впрочем, уже на третий день Мацуока получил отпор со стороны командования флота, которое полагало, что в случае нападения на СССР возможен конфликт с США, а флот Японии не способен контролировать коммуникации и на юге и на севере одновременно. Мацуока направился к начальнику Генерального штаба армии Сугияме. «Мы ожидаем, как будут развиваться события», — ответил ему генерал. В тот момент Генеральный штаб Японии уже принял решение вступить в войну против СССР, если Москва падет до конца августа.
