Я научился распознавать приветствие, произносимое тина-Деллой на языке постояльцев, вернее, я научился отличать это приветствие от всех других звучащих фраз; однажды я попытался воспроизвести — пропеть — его, но тина-Делла так смеялась, что я не решился повторить свой опыт.
После завтрака тина-Делла поступала в мое распоряжение — я учил ее пользоваться профессиональным этюдником и многофункциональной кистью. Мы рисовали натюрморты до полудня (местные сутки содержали двадцать три стандартных часа), после этого пили чай, и тина-Делла отправлялась на уроки к постоялке.
Со временем у меня вошло в привычку присутствовать на этих уроках — хоть полчаса, хоть час. Я садился в третье кресло у обогревателя и слушал, как они говорят.
Звуки, издаваемые тина-Деллой, с натяжкой можно было еще принять за странную песню. Постоялка генерировала звуковые колебания всей поверхностью морщинистого тела; в ее распоряжении был диапазон от неслышно-высоких до неслышно-низких, пугающе-глубоких частот, а тембральная окраска менялась так неожиданно, что заскучать, слушая ее, не представлялось возможным.
Иногда я засыпал в кресле, слушая, как постоялка рассказывает о чем-то тина-Делле.
В тех снах я летал.
* * *
В тот день я решил развлечь мою ученицу. Тем более, что рисование кубов, шаров и чашек ей явным образом надоело.
Я попросил найти для меня цветок. Она обшарила весь дом и в конце концов принесла древнюю самоделку из проволоки и асбестовых лоскутков. Такие «цветы», помнится, мастерил в детском модуле мой сын…
Итак, я поставил перед собой конструкцию из нескольких переплетенных «стеблей» с безвольно свисающими «лепестками»; я отключил все функции этюдника и на глаз, как первобытный рисовальщик, изобразил на экране букет осенних астр.
Цветы стояли, освещенные солнцем, в движении световых пятен, в полутенях и бликах, теплые и влажные; я сам не ожидал подобной удачи, а Делла — та протянула руку, будто желая проникнуть за поверхность экрана и коснуться зеленых стеблей.
— Это астры, — сказал я и задержал дыхание, потому что в фильтрованном воздухе Медной Аллеи мне померещился тонкий, терпкий, осенний запах.
Тина-Делла перевела взгляд на алюминиево-асбестовую конструкцию на столе. Снова посмотрела на мой рисунок; потом взглянула мне в глаза.
— Кажется, вы все-таки нашли общий язык, — сказал тан-Глостер вечером того же дня.
Я давно заметил, что линза-диагностер была для него только прикрытием: его ненормальная проницательность имела другую природу.
