— Дым! Дым!
В щель — темно. Неужели он проспал утро? Неужели кто-то осмелился пройтись по улицам в темноте?
— Дым! Отворите… Скорее…
Он отодвинул засов. Дверь открылась из темноты в темноту; в застоявшийся воздух комнаты хлынула ледяная и свежая ночь. Ворвавшись в дом, гость едва не сбил хозяина на землю. Дым догадался, что это был Люк, только по голосу и по запаху.
— Что-то с Ланой?!
— Нет, — выдохнул Люк. — Все в порядке… Дым, — и Люк заплакал.
Дым взял его за шиворот, встряхнул так, что в темноте щелкнули зубы.
— Что случилось, говори!
— Я понял, — прошептал Люк сквозь слезы. — Я знаю… Я знаю, как надо. Я догадался. Сам.
— Потом мы все восстановим, — пообещал Люк, будто извиняясь за разгром, царивший в лаборатории. — Потом… У нас будет много времени. Много времени, много еды… И ни одного волка. Представляешь, как мы заживем?
Лана улыбалась под многослойной марлевой повязкой. Дым одну за другой вскрывал темные ампулы, запачканные изнутри бледной зеленоватой пудрой. Осторожно высыпал содержимое в медный сосуд, похожий на колокольчик.
— Что это будет за жизнь! — упоенно говорил Люк, разминая желатиновые лепешки. — Я, наверное, буду профессором. Представляешь? Представляешь, что они запоют, когда узнают…
И он засмеялся сквозь марлю.
— А для нас… это точно безопасно? — негромко спросила Лана.
— Великий Лидер! Да я же тебе объяснял! Кроме того, я на себе сто раз проверил.
— Ты проверял на себе? — еще тише спросила Лана, и в ее голосе был такой ужас, что Люк смутился.
— Ну, на себе я окончательный состав проверил. А перед тем пробовал на этих, лабораторных… Лана стояла, будто перед волком — такой ужас, такая тоска стояли в ее глазах.
— И как? — спросил после паузы Дым. Люк вздохнул:
— Так ведь совсем без ошибок не получается. Путь познания — путь ошибок.
Он виновато обнял Лану, а та, грубо вырвавшись, сорвав с лица повязку, бросилась прочь. Люк опрометью кинулся за ней, а Дым, аккуратно подобрав с пола белый комочек ткани, понял, что улыбается, что в этой улыбке нет радости, но нет и злобы, и что чувство, владеющее им в эту минуту, можно назвать острой печальной завистью.
— Все, — крикнула с крыши Лана. — Уходите!
— Прости, — сказал Дым, глядя в растоптанный мокрый снег. Он не мог заставить себя посмотреть заложнику в глаза — своему неудачливому двоюродному брату, стадному животному, способному, однако, в полной мере ощутить ужас смерти. К чугунной ограде был привязан единственный оставшийся в живых узник лаборатории. Впервые за много недель наевшийся до отвала брикетной травы вперемешку с лишенными запаха гранулами.
