2
Окончив перевод, я внутренне переключился, и мне захотелось вернуться к занятиям языком хинди. Тыквенные шарики были под рукой и скоро вновь оказались в ладони. Последующие два дня я опять ушел в свои тетради и книги.
Из большого лагеря никто не приходил. Воду и продукты доставляли аккуратно. Я работал и размышлял.
Мои размышления прервал стук копыт. Несколько верховых остановились возле моей кельи. Я выглянул: спешившиеся люди с ружьями за плечами и саблями за поясами шли ко мне. Это были узбеки.
Один из них отделился от остальных, подошел ко мне и сказал:
– Кишлак – раис Хассан больной. Твоя лечи.
– Какой кишлак? – спросил я.
Он указал большим пальцем позади себя:
– Твой ходи.
Ага, так это из басмаческого кишлака, в котором я побывал. Что делать? Вдруг это ловушка? Ведь они бандиты. Но если они хотят взять меня в плен, к чему им ломать комедию? Их так много, что с такой операцией они справятся, не прибегая к хитрости. Видимо, у них действительно больной. Тогда… Я совершенно непроизвольно и неожиданно для себя вспомнил о Кате. Она бы, не колеблясь ни минуты, пошла на помощь. Дело шло о спасении жизни.
Я взял ящик с медикаментами, отдал одному узбеку, сам сел позади другого, обхватил его руками, и через минуту мы уже пылили по дороге. «Хорошо, что я сделал это быстро, – думал я, – иначе они бы, чего доброго, подумали, что я струсил».
В кишлаке меня сразу же с почтением провели в кибитку. Больным оказался тот самый маленький рябой староста кишлака раис Хассан, который говорил со мной при первом посещении. Теперь он лежал без памяти. Я нащупал пульс и насчитал около ста ударов в минуту.
Губы больного были сухие и запекшиеся. Что это было? Как я мог знать? Мои медицинские познания близки к нулю.
– Кто здесь хорошо понимает по-русски? – спросил я стоявших вокруг кибитки узбеков.
Один из них выступил вперед, сложил руки на груди и сделал нечто вроде поклона. Как-никак я был здесь в роли врача.
– Ничего здесь сделать нельзя, – сказал я.
– Пилюли давай, – сказал он, указывая на ящик.
– Бесполезно, – покачал я головой, – надо везти в больницу.
Он перевел окружающим; на их лицах изобразилось сомнение.
Теперь настала их очередь бояться ловушки.
– Больница его нельзя, – сказал переводчик.
– Почему нельзя? – спросил я резко.
На лице его появилось упорное и мрачное выражение. Он молчал.
Я понял. Они боялись, что, как только появятся в городе, их заберут, а потом расстреляют и больного и провожатых.
