– Зайдите, Борис, – приветливо сказала Александра Ивановна. – Знакомьтесь и садитесь. Борис Ратаевский, – отрекомендовала она его.
Я сразу же преисполнился мучительной завистью к нему. Он был в меру высок, черты лица правильны, движения свободны и, я бы сказал, элегантны. Он непринужденно поклонился всем и сел возле Кати. Вблизи он казался хуже – глаза выглядели тускловатыми, кожа была нечистой.
– Катя, – сказал он, – вы не забыли наш уговор?
Паша замер.
– Какой? – подняла Катя брови.
– Как вы легко забываете! Мы же хотели готовить вечер.
– Ну и что?
– Ну, помните эту игру в знакомых, о которой мы говорили? Я буду говорить или изображать, вы угадывать. Ну, помните: «Козьи ножки, нос крючком» или…
– Да, да, – сухо ответила она.
– Что же вы, раздумали?
– Я не раздумала, я и тогда не хотела.
– Отчего же?
Катя ничего не ответила.
– Ну, я думаю, Катя права, – послышался голос Листера. – И я догадываюсь почему. Я бы тоже не играл в такого рода игру.
– Почему это? – недоуменно спросил Борис.
– Такая игра легко приобретает нехороший привкус.
– Какой это? – почти запальчиво вырвалось у Бориса.
– Начинается с высмеивания, а кончается глумлением, да еще за спиной, – закончил Листер.
Катя бросила на него быстрый благодарный взгляд.
Паша оттаял.
В это время поезд дернуло вперед, назад, вагоны со скрежетом наезжали друг на друга. Мы схватились за полки. Толчок, рывок – поезд остановился.
– Ну, кто за кипятком? – возгласил Листер.
Паша уже был на ногах, встал и я. Ратаевский попытался подняться, но, сделав несколько символических движений, остался сидеть.
3
Набрав кипяток, мы с Пашей заглянули на вокзал. Это была крошечная комната для ожидания. То, что мы увидели там, потрясло меня да и Пашу, я думаю, тоже. На грязном полу лежал на овчинах, видимо в жару, бородатый мужчина, и около него копошилось двое маленьких высохших существ. Паша открыл заднюю дверь, чтобы лучше осветить комнату, и сквозь просвет дверей мы увидели, что во дворе лежало или сидело, кое-как прислонившись к железной сетчатой изгороди, еще много мужчин, женщин и детей, маленьких скелетов с огромными вздувшимися животиками.
– Что это? – не веря своим глазам, спросили мы станционного сторожа.
И он объяснил нам, что это первые беженцы – голодающие с Волги.
– Поторапливайтесь, – прибавил он, – а то еще поезд тронется.
С ужасным впечатлением мы вернулись в вагон и рассказали об увиденном. У Александры Ивановны, расставлявшей стаканы и блюдца на чистой салфетке и вынимавшей завтрак из дорожной корзины, пальцы застыли в воздухе.
