На другой день, когда первые косые лучи солнца освещали бухту, на причалах уже было заметное оживление. Женщины на улицах уже устанавливали свои рыночные палатки из соломенных циновок, а команды судов, сделав покупки, возвращались на борт к завтраку. Капитан Джонсон уже приготовил все для нашей встречи и в нашу честь поднял американский флаг, правда звездами вниз. Он исправил свою ошибку, а затем представил нам старшего помощника, своего дядю Германа.
Судя по худому и слабому телу дядюшки Германа, а также по его высокому дребезжащему голосу, ему было более семидесяти лет. Он носил кепку, которая бы очень подошла к паре щегольских брюк «гольф». Брюки же дядюшки Германа были из старой выцветшей, засаленной материн цвета хаки. Мы надеялись, что обязанности дядюшки Германа не будут слишком тяжелыми для него, уж очень он был стар и слаб с виду.
Подняв парус, мы при благоприятном ветре и сильном течении прошли мимо красного и черного буев с проблесковыми огнями, мимо шестидесятишестифутового маяка на Хог-Айленде, а затем вышли в открытое море. Как только бухта осталась за кормой, нам представился первый сюрприз в виде вылезавшего из трюма человека.
— Это моя команда, — сообщил мне капитан Джо. — У Тома не все дома, так что не обращайте внимания, что бы он ни делал. Он никому не сделает вреда. Он хороший, меня он слушается.
Том медленно вылез из трюма. Он был похож на гориллу из джунглей Конго. У него была блестящая и черная кожа и сильно развитая мускулатура, ходил сутулясь, и его необычно длинные руки чуть ли не касались палубы. Его жесткие курчавые волосы вылезали из-под старой клетчатой кепки; он носил английскую полосатую рубашку без воротничка. Его когда-то белые брюки поддерживались зеленой веревочкой, лицо походило на недодержанный снимок, на котором были видны желтоватые белки глаз. Том смотрел на меня пристальным взглядом с непосредственностью ребенка, совершенно не отводя глаз; его ничуть не смутила моя попытка взглядом заставить его опустить глаза. Он захихикал, затем стал прыгать, потом снова захихикал, после чего принялся жевать хлебную корку.
— Том никого не обидит, — сказал Джо, — он только ворует еду. Он находился под опекой правительства, но я взял его на поруки. Он будет у меня работать, пока я буду следить за тем, чтобы он не набедокурил. Я несу за него ответственность. На берег я его не пускаю.
В это время поднялся отчаянный шум на шкафуте. Дядюшка Герман лупил Тома палкой. Том пытался украсть часть обеда, а дядюшка Герман, который, помимо обязанностей старшего помощника, исполнял обязанности судового кока, поймал его с поличным. Дядюшка Герман, уже впавший во второе детство, и Том, фактически еще не вышедший из первого, постоянно бранились, колотили друг друга и бросались разными предметами, когда их охватывала ярость.
