— Его сосед, по-моему, не умнее его, — продолжал Хромой. — Ему сорок пять лет, он холостяк, обеспечен, а желает поступить на службу к гранду.
Я вижу вдову юрисконсульта. Ей уже стукнуло шестьдесят лет, муж ее только что умер, а она хочет уйти в монастырь, дабы, как она говорит, уберечь свое доброе имя от злословия.
Вот перед нами две девственницы, или, лучше сказать, две пятидесятилетние девы. Они молят Бога, чтобы он смилостивился над ними и поскорее призвал к себе их отца, который держит их взаперти, словно несовершеннолетних. Дочери надеются, что после его смерти найдут красавцев-мужчин, которые женятся на них по любви.
— Ну, а что же? — возразил дон Клеофас. — Бывают ведь такие странные вкусы.
— Согласен, — отвечал Асмодей, — мужей они найти могут, но обольщаться этой надеждой им не следует, — в этом-то их безумие и заключается.
Нет такой страны, где женщины признавались бы в своих летах. Месяц тому назад в Париже некая сорокавосьмилетняя девица и шестидесятидевятилетняя женщина должны были давать показания у следователя в пользу своей приятельницы-вдовы, добродетель которой подвергалась сомнению. Следователь сначала стал допрашивать замужнюю даму; он спросил ее, сколько ей лет. Хотя ее метрическое свидетельство красноречиво значилось на ее лице, она смело отвечала, что ей только сорок восемь. Допросив замужнюю, следователь обратился к девице.
— А вам, сударыня, сколько лет? — спросил он.
— Перейдем к другим вопросам, господин следователь, — отвечала она, — об этом не спрашивают.
— Что вы говорите! — возразил тот. — Разве вы не знаете, что в суде…
— Ах, ну что там суд! — резко перебила его старая дева. — Зачем суду знать мои лета — это не его дело.
— Но я не могу записать ваши показания, если там не будет обозначен ваш возраст, — сказал он, — это требуется законом.
— Если уж это так необходимо, — сказала она, — то посмотрите на меня внимательно и определите по совести, сколько мне лет.
Следователь посмотрел на нее и был настолько вежлив, что поставил ей двадцать восемь. Затем он спросил, давно ли она знает вдову.
— Я была с ней знакома еще до ее замужества, — отвечала она.
— Значит, я неверно определил ваш возраст: я написал двадцать восемь, а вдова вышла замуж двадцать девять лет тому назад.
— Ну, так напишите тридцать: мне мог быть один годик, когда я познакомилась с нею.
— Это покажется странным, — возразил следователь, — прибавим хоть лет двенадцать.
— Нет уж, пожалуйста! — воскликнула она. — Самое большее, что я могу сделать, чтобы удовлетворить суд, это накинуть еще год, но ни за что не добавлю больше ни месяца. Это уже дело чести!
