– И вы явились сюда добровольно? – изумилась я.
– Совершенно добровольно. Я уже имел дело с этой рукописью, видите ли. Пытаясь ее похитить, тяжело ранили человека. И это дело шло по нашему ведомству.
Я на ходу переваривала информацию. Оказывается, я впуталась в увлекательнейшее дело, дай Бог здоровья Кузине. Рядом с ним совершенно побледнел ее план мести Борису. И замечательно. Тем более, что мне до сих пор было неловко перед Званцевым из-за своего вранья. Помочь ему – это было бы только справедливо. В конце концов, он не виноват, что убийство в подворотне совпало с изгнанием Бориса. Тем утром даже добрейшая бабка Межабеле могла бы нечаянно вогнать меня в истерику.
И тут я вспомнила бабкино бормотанье над глиняной кружкой. Черт знает что – но ведь с этого непонятного колдовства вся карусель и закрутилась. Я выпила отвар и не успела кружку поставить на стол, как явилась Кузина со своим безумным купальником. И я согласилась на авантюру. Не могла не согласиться – за четверть часа до того я жаловалась бабке на смертную тоску и просила из ряда вон выходящих событий. Вот они и начались…
Пока эти события разворачивались крайне интересно. Даже Званцев, вразвалку топающий рядом со мной, уже не вызывал ассоциаций с индюком. Мне даже понравилось, что он по собственной инициативе стережет рукопись алхимика. Но уж больно увесисто рассуждал этот товарищ Званцев. Не было в нем той стремительности мысли, той изящной способности схватывать на лету, которую я так ценила в мужчинах. Я невольно сравнила его со старым охотничьим псом, который потерял скорость и быстроту реакции, но уж если догонит и вцепится – то мертвой хваткой.
Званцев, похоже, именно такой хваткой и вцепился в рукопись. Да, на элегантную гончую он меньше всего походил – походка развалистая, ногами песок загребает, голова набычена… Сколько же ему лет?
Мы шли вдоль опушки, и Званцев рассказывал что-то интересное про книжных коллекционеров, когда я расслышала в темноте мужские голоса.
– Стоп! – сказала я, – Слышите? А вдруг это они?
– Кто? Моряки?
– Ага. Дядя их всю ночь кормить яичницей не станет.
Званцев прислушался.
– Они говорят по-латышски, – сообщил он.
– Ну и что? Вот если бы они говорили по-турецки, я бы удивилась. Здесь же все-таки Латвия.
– И вы с ними тоже по-латышски говорили?
– Не по-японски же!
– Вы настолько хорошо знаете язык?
– Я билингв, – употребила я научное словечко, которого Званцев заведомо не знал. К чести своей, он не притворился эрудитом.
