«Действительно, усыпить, — грустно вздохнул Игнат, жадно доскребывая со дна миски остатки каши. — Светлана с Магистром обойдутся и без ветеринара. О, Господи! Да ведь того, что за мной придут, можно ждать в любую минуту! Может быть, мне остается жить всего ничего!»
Игнат оставил на столе пустую алюминиевую миску и опять скорчился на кровати, опять сжал зубами изжеванный край одеяла, опять заскулил.
Он утратил счет времени, он даже приблизительно не представлял, какое сегодня число, какой день недели. Он корчился на скомканной грязной постели, и его рвал на куски небывалый по жестокости депрессняк. На какое-то время избавиться от этой пытки удавалось, лишь ненадолго забывшись… нет, не во сне, в полубреду-полудреме, из которого Игнат выходил, весь покрытый липким холодным потом. И плелся на кухню, где ему молча выплескивали в миску черпак пресной каши и бросали сверху пару кусков черствого черного хлеба. С того момента, как от него ушла Оксана, Игнат не услышал ни одного человеческого слова. Даже телевизор, и тот отказался включаться. Даже когда Игнат, на десятый день решив потихонечку возвращаться к жизни, проверил состояние счета на сотовом, он узнал, что сим-карта его заблокирована. Это оказалось пределом! Всё рушится! Никто больше не воспринимает «могущественного» Игната всерьез.
Даже телефон!
Даже телевизор!
Даже машина! Когда Игнат собрался немного проветриться, прокатиться на «джипе», тот наотрез отказался заводиться.
Даже охрана! Когда Игнат, поняв, что на машине выехать с территории «Простоквашина» не получится, попытался выйти за ворота, привратники вдруг преградили ему дорогу и грубо, чуть ли не пинками загнали в дом:
— Сиди у себя, чмошник, и не высовывайся! Не мозоль нам глаза, не заставляй добавлять к твоим синякам свежие!
Ему даже не разрешили зайти в офис, чтобы воспользоваться телефоном и позвонить Светлане.
Впрочем, Светлана в тот вечер навестила Игната сама.
— Тьфу, как у тебя воняет, — брезгливо поморщилась она, только переступив порог. — Как в конюшне. Нет, даже хуже. Не успела войти к тебе, и меня уже тошнит. Что, доходяга, опускаешься всё ниже и ниже?
— А что мне еще остается? — Игнат сел на кровати, подтянул себе на животик грязное одеяло. — Ты же сама загнала меня в угол, откуда нет выходов. Остается лишь умереть.
— Так умирай, — резко отрезала Светлана Петровна. — Сделай милость, избавь всех от своей вони.
Игнат печально шмыгнул носом.
Попробовала бы Светлана еще месяц назад вякнуть ему нечто подобное — нарвалась бы на такую отдачу! Но сейчас Игнат был не в том положении, чтобы огрызаться. И всё из-за этой пакостной мрази — крысеныша! Взяла, да и испоганила, гадина, своему дяде всю жизнь! Эх, оказалась бы эта гадость каким-нибудь чудом хотя бы на десять минут в этой комнате, с каким удовольствием придушил бы ее собственными руками! Но, увы, подобных чудес не бывает.
