- Эх, Леночка, что ж ты наделала? Ушла от меня, оставила одного, здесь, на чужбине… Кому я здесь, на хрен, нужен! Языка не знаю, в технике - ни бум-бум, инженер липовый, что я тут делать-то буду? Был бы я кто-то другой, может, и выжил бы, может, и снова женился, а я - не другой, я - такой, как есть, мне без тебя жизни нет!
Он посмотрел на свои руки:
- Не поверишь, Кеша, я этими вот руками за всю жизнь ничего путного не сделал, табуретку смастерить, и то не умею.
Он потянулся ко второй бутылке, налил две стопки, себе и Аркадию.
- Помянем, Аркаша, жену мою, любимую Леночку!
Выпил, не дожидаясь Аркадия, сразу налил еще и снова выпил.
- Знаю, что скажешь, - сказал он, - что она тебе мать, и любил ты ее не меньше, чем я, все так! Но я тебе скажу, что я ее любил как жену и как женщину, и никого мужчина не может так любить, как свою женщину, которая вся твоя, вся, до какой-нибудь последней молекулы в теле. И ты ее любишь до этой самой последней молекулы, знаешь уже всю наизусть, и все равно любишь, и ждешь, и хочешь!..
Павел Афанасьевич вскочил, выхватил из комода альбом, ткнул Аркадию под нос.
- Видишь - это мы студентами, еще не муж и жена, еще не целовались даже. Как сейчас помню - прохожего остановили, попросили, чтобы нас сфотографировал у сфинкса. У меня аппарат был, "Зенит", мы его продали, когда Линочка родилась, деньги нужны были… А прохожий этот, смешной такой, на бухгалтера похож, только без нарукавников, долго понять не мог, куда нажимать и куда смотреть. Полпленки испортил, один только этот кадр и вышел… И ведь не повторить уже - мы со сфинксом остались, а Леночки - нет…
Он прислонил фотографию к пустой бутылке и, не отрываясь, рассматривал, как редкую, давно не виденную вещь.
- Солнце, весна, вон там пароходик на заднем плане, речной трамвайчик, только корма из-за Лениного плеча торчит. А платье это она у подруги взяла, тогда так принято было, вещей у всех мало, а обновок девчонкам хочется… Уж как мы планировали! И детей-то у нас много будет, и станем мы богатыми и знаменитыми, она диссертацию хотела написать, про Сандро Боттичелли, всю жизнь хотела, даже здесь о Сандро этом вспоминала, грустно так, как о давно прошедшем детстве…
- Папа, выпьем! - прервал его излияния Аркадий.
- Ты пей, я не хочу, мне хватит… Аркадий все-таки налил и отцу и себе.
- Ты пей, папа, легче станет.
- Не станет, Кеша, теперь уже не станет. А выпить - ладно, давай. Не чокаясь…
Павел Афанасьевич выпил, вздохнул и начал клонить голову к столу.
