Через неделю, путаясь на узких лесных тропках, по первому снегу пробирался караван — три человека, две лошади и две собаки. Караван с трудом пробирался сквозь чащу, через поваленные на пути деревья, переправлялся через быстрые карельские речушки и держал путь на северо-восток.
Впереди каравана, где на лыжах, где пешком, шел Радыгин, следом — косноязычный невзрачный человек, известный в поселке под кличкой Лопарь; как и Радыгин, охотник и зверолов. Лопарь и молодой ученый Жилкин вели на поводу лошадей. Щеголь и Пират не имели постоянного места и бежали то впереди каравана, то сзади.
Обычно молчаливый, Радыгин был в пути особенно мрачен. Он почти не разговаривал, словно сердился на всех и вся и, только расчищая частые завалы, казалось, вымещал недовольство на ни в чем не повинных деревьях. Лопарь, косноязычный от рождения, молчал поневоле. Зато Жилкин разговаривал за троих. Этот щуплый городской человек был на редкость вынослив и, казалось, никогда не уставал.
Если в первые дни Радыгин смотрел на него, как на странного и обреченного человека, то через несколько дней пути в хмурых взглядах проводника, изредка бросаемых на Жилкина, появилось удивление и уважение.
Тяжелой работы в пути хватало и лошадям и людям. Жилкин никогда не отставал в работе от других и находил время потрепать по холке лошадь или приласкать собаку и пошутить с Лопарем. Еще не кончилась первая половина пути, а лошади приподнимали головы и ржали, когда он приближался к ним. Щеголь ходил за ним по пятам, и Радыгин перестал хмуриться, когда Жилкин обращался к нему с вопросами, а Лопарь непрерывно улыбался, от чего его широкий рот делался еще шире.
Последним сдался Пират. Он долго крепился, обходил стороной юркого, часто затрагивавшего его человека, казалось, старался не замечать его присутствия.
Жилкин особенно интересовался собакой-волком и всячески старался с ним подружиться, но Пират долго обходил его стороной.
Легкой скользящей походкой Пират бежал впереди Радыгина, часто сворачивая в сторону, и, описав круг, снова возвращался на свое место.
Вечерами у костра он видел, как вьется вьюном и ластится к Жилкину Щеголь, но сам первое время держался в отдалении. Потом он начал меньше дичиться и скоро на оклик Жилкина стал едва заметно помахивать хвостом. Потом он нехотя позволил себя погладить, и Жилкин долго осторожно перебирал густую шерсть на загривке, а на следующий день Пират сам подошел к сидевшему у костра Жилкину и положил свою тяжелую, лобастую голову ему на колени. Теперь впереди Радыгина бежал только один Щеголь; Пират, как привязанный, шел рядом с Жилкиным, и Жилкин не забывал приласкать его. Возможно, что приемная мать Пирата передала ему вместе с молоком эту острую потребность в человеческой ласке. Жилкин угадал ее.
