Я вышла, сделала два шага и поняла, что третьего не будет.
Дворик был небольшой, пересечь его – секундное дело, и вон же калитка, а за калиткой, судя по всему, какие-то поля и луга, и вдали уже виден лес, и где-то там наверняка есть дорога, на которой Раймондюкаса ждала его машина, но для меня теперь даже калитка – и та недосягаема.
Делать нечего – я огласила окрестности криком.
Прибежал симпатичный птицевод, посмотрел на меня и расхохотался.
– Стойте спокойно, сейчас я вам помогу!
Он взял лопату и стал отгребать от меня полужидкую прелую страусиную подстилку, которая лежала тут слоем саннтиметров в сорок. Наконец мне удалось развернуться, и он втащил меня обратно в сарай.
Нет, подумала я, этак мертвое тело не вытащишь. Слой птичьих удобрений не за один день скопился… Есди даже Раймондюкас и хотел воспользоваться этой дверью, то должен был потерпеть крах и вернуться. Очевидно, у него просто ноги сильнее моих. Он вернулся – и что же дальше? Я попыталась отыскать четвертую дверь, но безуспешно.
Как же выкрутился Раймондюкас?
Неужели он молниеносно втащил тело наверх?
Я посмотрела на дверь в потолке. Странно, неужели они через эту дверь загружают туда солому?
– Да вы что? – удивился птицевод. – Там снаружи на уровне второго этажа целые ворота!
Он вывел меня и показал эти самые ворота в стене. Действительно – очень удобно, подогнав вплотную грузовик, перекидать туда сено. Ровная площадка, от которой дорога ведет мимо хозяйственных построек к грунтовке. Дорогу эту из дома не видно, да и из манежа, кажется, тоже. Вот как подогнали сюда машину! И вот как увез Раймондюкас тело!
– А можно туда залезть? – спросила я, показывая на ворота.
– Придется сходить за лестницей.
Пока он ходил, я вернулась в сарай. Загородки у страусов были дощатые и довольно высокие. Ну точно! Вот сюда поставить ногу, сюда – другую, сюда – третью, и вот ты уже у самой двери!
Но я забралась на этот чердак по лестнице.
– Тут кто-то был! – воскликнула я. – Солома примята! Тут лежало мертвое тело!
– Живое тело, – поправил птицевод. – И даже чересчур живое. А если совсем конкретно два тела.
– Что же они там делали?
– А что могут делать два живых тела на сеновале?
Пришлось согласиться. В число прелестей сельской жизни входят объятия невинной поселянки на благоухающем сеновале, под пересвист любезных пташек… ой, будь он неладен, этот Раймондюкас!
Я поняла, что больше мне тут ничего не обломится.
Льстя себя надеждой, что строгий Запердолин добьется от него всех подробностей, я поехала домой.
