– Садись, отроче, бери перо, пиши всех поименно.
– Кого?
Я задумалась.
Полон особняк народа, а окромя холопей, я никого и по прозванию-то не знаю.
– Боярский сын Всеволод, прозваньем Пятнистый, при нем отроча малое, Бусиком кличут…
– Отроча? Это какая порода? – удивился полковник.
– Сие не порода собачачья, а блудодей! – грозно изрекла я. – И девки-ворихи, блудодеицы, числом две, прозваний же не ведаю! Записал.
– Записал, – покорно сообщил Запердолин.
– Прошкины, род боярский, со чадами и домочадцами, числом…
– А поименно?
Я стала припоминать.
– Эдуард-боярин, тьфу… Не бояре то, батюшко, видать, купцы аглицкие, что по первопутку из Архангельска приехали! И с подружией Татьяной… здешнюю, видать, поял… и с чадами, Никитушкой и Аринушкой, хоть этих-то путем окрестили, и с тещей, дай Бог памяти… И с тестем, а тесть зело черен и сварлив…
Вроде бы приехала еще сестра тестя, и кузина Аринушки с Никитушкой, и еще чья-то тетя, но тут я запуталась окончательно. Легко ли разгребаться в чужом семействе, когда собственную речь с трудом разумеешь?
– Наваждение! Сгинь, рассыпься! – сказала я. И через плечо полковника посмотрела на писанную им грамотку. Грамотка не уместилась на одном листе, а заняла еще половину другого, что плохо, бумагу-то беречь надобно. Проснувшаяся память любезно предоставила толстую, своим домашним писцом Федькой переписанную книжищу, именуемую «Домострой». Вот где мудрые словеса-то про бережение!
Вспомнить бы еще, что книжища толковала про неумеренное гостеприимство!
Да, есть там глава малая – яко посещати всякого в страдании в монастырех, больницех и в темницех…
Так это что же?! Мой шестиэтажный особняк – монастырь, больница и темница?! Раз меня посещают в таких количествах?!
Он возмущения я опомнилась. Память предков оказалась слабее моей злости.
– Кто-то из этих сволочей траханных, блин-переблин, скоммуниздил этот ключ от сейфа, слышишь. Запердолин?! – заорала я. – Обыск! Немедленно!
– Яшка, ты хоть представляешь, сколько народу нужно, чтобы обыскать твой дом? – спросил Запердолин. – Если обычной бригадой человечка в три-четыре – то не меньше месяца!
Я заткнулась.
– К тому же, не кажется ли тебе странным налет на твой дом Данияр-бея? Что, если эта комедия понадобилась для изъятия у тебя сумки с ключами?
– Да, – подумав, согласилась я. – Домочадцы знают, что в сейфе ничего особо ценного не хранится, кроме документов, разве что наличные, но не больше десяти тысяч зеленых. Они у меня воровать ключи не станут. Тем более – ключ есть у свекра и у старшей свекрови, об этом всем известно.
