– Зачем бы я вообще брал ее?
– Вот это вы мне и расскажете. Потом, и под протокол...
– На ней нет моих отпечатков пальцев! – хватаясь за соломинку, взревел Грецкий.
– Вот видите, это вы знаете.
– Я повторяю, там не будет моих отпечатков пальцев! Потому что я эту гильзу в глаза не видел.
– Глаза боятся, руки делают... В перчатках вы были, гражданин Грецкий, потому и не оставили пальчики...
– Это безобразие! Я буду жаловаться!
– У вас есть на это право.
– Понятые засвидетельствовали факт изъятия гильзы? – спросил Панфилов.
– Да. Их Костромской как раз вел... Сейчас протокол составим, понятые распишутся... Надо бы еще одежду осмотреть, – тихо, чтобы не слышал Грецкий, сказал Тараскин.
– А пистолет? Пистолет надо искать. Если есть гильза, то где-то должен быть пистолет...
Панфилов незаметно подмигнул следователю, тем самым дал понять, что нарочно завел речь о пистолете. Он хотел, чтобы Грецкий еще раз подтвердил свою причастность к убийству Аллы Максютовой. Если он стрелял в нее, то ему должно было быть известно, что пистолет остался на месте преступления.
– О! Пистолет вы точно найдете! – сардонически, в состоянии, близком к истерике, улыбнулся он. – Ищите, ищите!
– Может, скажете, куда вы его спрятали?
– Куда вы его положили, туда и спрятал!
Он не отрицал, что пистолет мог находиться в его доме. Значит, он не знал, где сейчас оружие. Или знал, но делал вид... Впрочем, в любом случае стреляная гильза была для него как для бабочки иголка, которой ее прикололи к гербарию. Найденная улика пригвоздила его к уголовному делу об убийстве гражданки Максютовой...
Панфилов безучастно наблюдал за тем, как Грецкого сажают в машину. Совесть его была чиста. Он не убивал Аллу, не подбрасывал Антону гильзу. Но чувствовал он себя неважно. И причина не только в похмельном синдроме.
Грецкий открыто обвинял его в предвзятом отношении и подлой подтасовке фактов. И ему казалось, что Настя подозревает его в том же.
Тараскин и Костромской уехали вместе с задержанными. Левшин и Захарский сидели в «Ниве», посматривая за своим шефом. Панфилов стоял на обочине асфальтированной улицы, под сенью зеленеющей липы. Хотелось присесть или, лучше, прилечь, а он стоял и курил, поглядывая на закрытую калитку дома, где осталась его любимая. Настя порывалась уехать вместе с мужем, но ей не позволили. Возможно, сейчас она собирается в дорогу. Есть у нее машина, и никто не сможет помешать ей отправиться в город. Никто, кроме него. Он должен остановить ее.
