Но соображала, как выяснилось, не так уж плохо. Вечером того же дня, за ужином, когда Трой медленно жевал хлеб, раздумывая о том, как быстрее выйти к тракту, она сказала:
— Возьми меня с собой.
Трой даже не перестал жевать, только мотнул головой.
— Возьми, — с непривычным для неё упорством повторила женщина. Трой так удивился, что поднял глаза: впервые она осмелилась настаивать. — Я знаю, ты уйдёшь скоро. А мне что тут теперь?…
— Здесь могила твоего мужа, — сказал Трой. — Ухаживать станешь. Слёзы проливать.
— Слёзы! — с внезапной злобой выкрикнула она. — Радости слёзы, не иначе! Только это и без могилы можно!
Трой покривился и выплюнул хлебный мякиш на тарелку.
— Дура ты, — сказал он. — Мне дура не нужна. Их там, в большом мире — знаешь сколько?
— На что тебе умная? А я бы… любить тебя стала.
Трой равнодушно посмотрел на неё.
— И таких там тоже немеряно. Вот что, девка, скажи-ка лучше, куда ты меч мой задевала. Почистить его надобно.
Она уткнулась взглядом в пол. Трой выругался.
— Давай сюда, сука, а то убью! — проревел он. Она сразу подкинулась, рванулась куда-то, принесла, положила. Чистый. Вычищенный до блеску, только что не вылизанный. Даже рукоять протёрла, вон, и рубиновые брызги на крестовине заиграли как следует. Ладный меч, дорогой. Вонгерд много бы за него дал. И почитал бы лучшей своей добычей, только вот не добычей его этот меч стал, а погибелью. Трой улыбнулся, попробовал пальцем острие. Ну, что ж, подумал он, я теперь тоже вычищен и играю, как следует. И остр по-прежнему. Пора. А то засиделся в этом… болоте.
Ночь он спал крепко и без снов, а наутро собрался в дорогу. Девка смотрела на него прежним собачьим взглядом. Лицо у неё было красное, зарёванное — небось до утра глаз не сомкнула. А ведь и пришибить могла во сне. Теперь — могла. Хотя… да нет, не могла. Кишка тонка. Раз Вонгерда за год так и не сподобилась подушкой придушить, так что уж теперь…
Трой вышел во двор. День стоял солнечный, ясный — первый, кажется, ясный день за прошедшие недели. Было безветренно, и в кои-то веки не тянуло с ближних болот тухлым душком.
Трой оглядел двор, с удовлетворением задержал взгляд на ухоженной могиле, перевёл глаза на собачью конуру. Щенки подросли, прозрели, и теперь бойко копошились в пыли, меж мамкиных лап. Тот рыжий уже теперь был крупнее остальных: он повалил слабого брата и, зажав его шею лапами, остервенело драл зубами обвислое чёрное ухо. А вот его уже пора бы на цепь, подумал Трой. Скоро сладу не будет.
