Мотель «Парадиз» | страница 54



Я посмеялся и сказал, что не прочь бы испытать эту теорию на практике, особенно в той ее части, где борьба, пот и проникновение. Тогда я узнал бы, согласен ли я с ней. И мы поэтому ушли из ресторана, вернулись домой, забрались в постель и опробовали ее на деле. А потом, перед тем как заснуть, я сказал ей: да, это хорошая теория.

18

Позже на той неделе я написал Доналду Кромарти. В письме я сообщал ему, что мне попалась еще одна Маккензи по имени Рахиль и все подробности. Пока писал, я вспомнил, что так и не сказал Хелен, что попросил у него помощи. Наверное, я промолчал потому, что инстинктивно знал: она бы не одобрила этого. И, быть может, если бы мне так сильно не хотелось довериться ему, мне бы не пришлось встретиться с ним лицом к лицу в конце, в мотеле «Парадиз».

В письме я рассказал ему все. Дал понять, что не более уверен в том, что Рахиль – одна из патагонских Маккензи, чем в прошлый раз насчет Амоса Маккензи. Я также спрашивал, что нового ему удалось разузнать о моем деде Дэниеле Стивенсоне. Я писал, что отдаю себе отчет, сколько препятствий ожидает его: многие архивы были уничтожены в годы войны, многие острова полностью обезлюдели; многие газеты тех времен могли позволить себе многое, а в новостных репортажах доходили до полного вранья.

Я подбадривал его, льстил ему, благодарил его. Я надеялся, что он даст мне знать, что удалось обнаружить, когда я вернусь из следующего путешествия. Я как раз собирался на Юг.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЭСФИРЬ

Эсфирь Маккензи одновременно с ее сестрой Рахилью отправили в приют Св. Фионы недалеко от Границы. В тринадцать лет она была крупной черноволосой девочкой, которая никогда не видела себя голой. В день, когда ее белье впервые окрасилось кровью, она почувствовала сострадание ко всем остальным девочкам и тут же прекратила верить в Бога (сохранив это в тайне от монашек Святого Ордена Исправления).

У нее были замечательные мимические способности, которые она скрывала от всех. Она присмотрела себе небольшую лощину в полях вокруг приюта и уходила туда, чтобы без свидетелей кривляться, передразнивая других, в особенности – сестру Мари-Жером, маленькую рахитичную французскую монахиню, отвечавшую за дисциплину. Но развлечение пришлось прекратить, когда Эсфирь обнаружила на дне лощины крохотную куколку со скрюченными ножками, вылепленную из грязи, – она была завернута в черную материю, и ее пронзали острые прутики. С этого дня Эсфирь Маккензи перестала кого бы то ни было передразнивать и старалась, чтобы в ее голосе не звучало никаких эмоций, чтобы речь ее была не выразительнее слов, написанных на бумаге.