Уф-ф-ф-ф… Похоже, живой.
– Я тебе чаю принёс, сладкого. Давай пей, пока горячий.
И Вовочка принялся отвязывать фляжку, приятно гревшую его сквозь рубаху.
– Я тебя чему учил? – строго спросил Олег. – "Сначала – думай, потом – делай". Как я буду пить?
– Так мы всё придумали, Михель соломин наломал, совсем свежих, так что гнутся хорошо…
Вот тут-то Вовочка и сообразил, что кое-чего они всё-таки недотумкали. Идеально свежую соломку можно даже согнуть в круг, это так – если в ней не меньше метра длины. Всё-таки не трубочка. Но опускать фляжку до уровня Олеговой головы – или выронишь, или прольёшь, оба хуже. Мокрый человек в этой холодине в два счета помрёт. Кстати…
– Олег! А той рукой совсем пошевелить нельзя?
– Надо?
– Ну… – Вовочка вдруг смутился. – Понимаешь… Это Михель сообразил… В общем, пока рука ещё слушается, ты там расстегнись, а? А то помощи ещё несколько часов ждать, а тебя ведь всё время поить надо…
– Мы пока не решили, как именно поить. Впрочем…
Он напрягся, застонал, не то чтобы зашевелился – шевельнуться ему было никак – но что-то всё же сдвинулось там, внизу. Олег обмяк, голова его свесилась на бок и стукнулась о стену. Звука Вовочка не слышал, но мягкую волну толчка ощутил. Стена отозвалась так отчётливо, словно служила звукопроводом.
Минуту спустя Олег пришёл в себя. Осторожно набрал в грудь воздуха и произнёс:
– Сделал.
– Бери ртом соломину, – решился Вовочка.
Подсвечивая фонариком, он подвёл конец соломинки к губам вожатого, подождал, пока тот приладится, и набрал в рот немного чая.
– Как из меня насос? – гордо спросил он, когда первая, а за ней и вторая порция благополучно перелились в вожатого.
– М-м-м, – промычал Олег.
– О, точно! – обрадовался Вовочка. – Как ты замычишь – я чуть назад сдам. Теперь говори.
– Четыре за сообразительность, два за гигиену. Не торопись, пожалуйста, делай перерыв после каждого глотка. Мне дышать надо.
– Понял!
Примерно на половине фляжки Олег сдался и сказал, что немножко подремлет. Вовочка не решался оставить его в темноте одного, хотя по-умному пора было сигналить, чтоб поднимали – отдыхать и греться самому. И всё же он завис, медля, прислушиваясь к неровному, болезненно-слабому дыханию Олега.
И снова стал различать звуки Жерла – всё ближе, всё продолжительней, всё яснее… По стене снова прокатилась мягкая волна, как от толчка. Ступни закололо. Вовочка потянулся к сигнальной верёвке – и вдруг застыл, уставившись в стеклянную черноту, разрезанную редкими чёрными прожилками.
