– Э-ге-ге! Осторожней! – рявкнул Фомич. – Порвешь спецовку! Чай, не на Бродвей собрался.
Вдали коридора показался смешно бегущий дозиметрист с подзорной трубой.
– А ну дай сюда! – выхватил трубу Пробкин и подошел к краю дверного проема. Настроив трубу на резкость, он высунулся за срез стены.
«Так и есть!.. – думал Фомич. – Три обломка ТВЭЛов в куске дистанционирующей решетки… Килограмма на четыре потянут…»
Оборванные куски ТВЭЛов и огрызок дистанционирующей решетки имели ржаво-коричневый цвет накипевших на них продуктов коррозии.
– Сколько от них светит вплотную? – спросил Пробкин дозиметриста.
– Восемь тысяч рентген в час… Не меньше… – ответил Цариков, многозначительно глядя на Ивана Фомича.
«Пугает… – зло подумал Фомич и тут же про себя огрызнулся: – Не испугаешь…»
Он прикинул, что Диме придется сделать при его длинных костылях три-четыре прыжка до «бонбы». Это три секунды… Столько же времени уйдет на то, чтобы зацепить клещами эту фиговину… Пять прыжков до бассейна выдержки… Итого… Самое большее, если не споткнется и не упадет… пятнадцать секунд… Те же тридцать пять – сорок рентген. Да еще свинцовый панцирь… В те далекие, бомбовые времена так не прикрывались.
Тягучая обида на какое-то мгновение охватила его, заволокла глаза мутной пеленою. Невосполнимость утраченного им в жизни вдруг ощутилась жгучей физической болью, но… Но это было только мгновение.
– А глаза?! Голова?! – вдруг спросил дозиметрист, будто читая мысли Пробкина.
Но Фомич уже не слушал его.
Много, много лет он, Пробкин, прикован к ядерному делу. Сросся с ним душой и телом. Его уж не оторвать, не испугать, не переубедить…
– Дима-а!.. Вперед! Быстро! – зычно приказал Фомич. – И чтоб не спотыкаться!.. Одна нога здесь, другая там!.. Зенки-то особенно не пяль!.. Обожгешь!
«Все слышит, старый…» – подумал дозик и в смущении отошел в сторону.
Дима наклонился, ощутив, как ребра свинцовых плавок больно надавили в паху, быстро схватил клещи, на рукояти которых были наткнуты щитки из листового свинца для защиты рук от радиационного ожога, сделал дикие глаза, рот его свело злобной судорогой.
– Ну, шкура барабанная! – исторг он из груди и ринулся вперед, длинноногий атомный рыцарь, в латах-плавках и нагруднике с рельефно выступающими бугорками свинцовых грудей, отчеканенных Васей Карасевым на собственном кулаке.
И без того короткие штанины белого лавсанового комбинезона, поджатые в паху свинцовыми плавками, натянулись еще сильнее и оголили мосластые щиколотки.
