Как раз в этот момент проплыла Моника, танцуя с сыном губернатора, который держал ее как раз на таком расстоянии от себя, какое предписывается доброй нравственностью.
– О Моника! – сказала Кэтрин. Жена Бронсона опустила ресницы, удаляясь под ритм медленного фокстрота, подобно большой рыбе, скользящей вниз по замедленному на середине течению реки. Признаки живого существа не рассеивали впечатления о том, что она изваяна из мрамора. У Моники была неподвижная красота сказочно-древних городов, которую открывает порой в глубине вод мелькнувший луч солнца – часть стены, колонну храма, пустой взгляд статуи – отсутствующий мир… Случалось, правда, что в этих глазах порой вспыхивало пламя. Долго это никогда не продолжалось. И кто мог угадать мысли Моники?
– Это безумие – делать такой подарок девочке в ее возрасте, – проворчал Бронсон.
– Не вмешивайтесь не в свои дела, – услышал он в ответ.
Купить яхту было поручено Софи и этому простофиле Бромфилду. Патриция уже два месяца, с самого Нового года, находилась в Токио у своей сестры. Кэтрин заметила, впрочем не слишком убедительно, что занятия Патриции от этого пострадают. Тогда Брандт с неоспоримой логикой поинтересовался, что, собственно, изучает Патриция. Поразмыслив, Кэтрин призналась, что об этом ей ничего не известно.
– Очень важно знать другие страны, – скромно сказала Патриция, надевшая по этому случаю маленький белый школьный воротничок.
– Она права, – произнес Брандт.
Кэтрин промолчала – знак согласия. Но спустя четверть часа, в более интимной обстановке, она внушительно дала понять дочери, что ей противно, когда ее принимают за дуру. Так Миллс-колледж в Оклэнде потерял ученицу сомнительного прилежания, и красивая рыжая мисс с блестящими от любопытства глазами отправилась созерцать маленький народ, живущий на островах.
Деррик из платины в день пятидесятилетия Джозефа, яхта в день рождения Патриции – жизнь текла нормально, хотя и своеобразно.
Кэтрин оставила Бронсона. Теперь она танцевала с неврастеничным молодым человеком, который вследствие сложной комбинации наследств представлял много, много стали. Затем она танцевала с «железными рудниками» и снова со «сталью».
Бронсон закурил папиросу. Песенка, которую исполнял оркестр, вызывала в памяти прошлое. Оно встает перед глазами, будто букет искусственных цветов, когда думаешь, что все уже кончено. А на деле оказывается совсем не так.
Террасу украшали львы из золота. Они отвратительно сверкали и походили на китайских болонок. Бронсон вспоминал. То было лет пять тому назад.
