Фумико прекрасно помнила события в Хиросиме. Она потеряла отца, мать и младшего брата. Но с нею самой ничего не случилось.
– Правда, это дело случая, – прошептала Патриция, – но я, как видите, страшно влипла.
Было столько скорби в ее голосе, что ни Кэтрин, ни Фумико не нашлись ничего ответить. А Патриция продолжала:
– Одним словом, вы единственная спаслись из вашей семьи.
– Единственная, – сказала Фумико.
– Вы можете позлорадствовать, – сказала Патриция с сухим смешком, – видя американку в таком состоянии.
– Это ничего не улучшает, – сказала Фумико.
Она слегка наклонила голову. В ее памяти снова запылала Хиросима: ее маленький брат выбежал из школы живой головешкой…
– Мне вас очень жаль, – сказала она.
Она была искренна. До последней минуты она задавала себе вопрос, должна ли поведать американкам свою тайну. Они не узнают, если она им не скажет, хотя это их и не касается.
Патриция закрыла глаза. Этот визит ее утомил. Кэтрин сделала Фумико знак.
– Спасибо, – сказала она тихо, – и до свидания.
Фумико осторожно встала.
– Она спит? – спросила она.
– Нет, – сказала Патриция усталым голосом, – я совсем не сплю. До свидания, дорогая.
Фумико бесшумно направилась к двери. Она думала, что ей все же нужно сказать о себе до конца. Она не знала, что об этом подумают американки, но умолчать об этом ей казалось неуместным.
– Вы знаете, – сказала она вдруг, – я бесплодна. Это сделала ваша бомба.
И она исчезла в коридоре.
«Бесплодна, – думала Кэтрин. – Это значило: никогда не будет детей, никогда ты не почувствуешь теплоты их маленького тела, шелка их волос, крошечных ножек и той неудержимой радости, которая их охватывает при виде солнечного луча или лепестков цветка. Бесплодна! Бомба убивает не только настоящее, но и будущее…»
– Ты слышала, мама, – сказала Патриция. – Она сказала: «ваша бомба»…
В последующие дни Патриция снова говорила о Фумико. Приход молодой японки пробудил в ней интерес к жизни. Кэтрин благословляла эту перемену. Все же это лучше, чем сонливый и вялый взгляд, каким Патриция смотрела на все окружающее. В болезни наступила какая-то пауза. Временами Патриция была почти весела, спрашивала то об одних, то о других знакомых, просила принести книги и журналы.
Однажды вечером, когда были Софи и Гарри, она захотела сыграть в канасту. Пригласили сестру Эванс, но та заворчала. Она находила эту игру идиотской и признавала только бридж. Четвертой пришлось играть Кэтрин. Когда закончили игру, Патриция попросила апельсинового соку. Было так удивительно, что она выразила какое-то желание. Все бросились его выполнять. Она выпила сок и попросила Эванс поправить простыни. Разбросанные карты остались на одеяле. Она взяла одну: туз червей. Любовь. Самое совершенное воплощение любви.
