– Где Бенсоны? – спросила она.
– Диана тоже в клинике, но она почти не пострадала. Аллан у Брентов, он и Тедди, можно сказать, здоровы.
– Значит, только Патриция?
Софи не ответила.
Улица кишела народом. Люди толкались и спешили. Кэтрин видела, как во сне, непонятные вывески, фонарики из бамбука и бумаги – красные, зеленые, оранжевые, они висели над дверьми домов. Одни походили на тыквы или на огромные арбузы, другие имели формы животных. В небе качались длинные рекламы, привязанные к воздушным шарам, из массы низких домов с террасами выступали редкие небоскребы.
– Императорский дворец, – сказал Гарри.
Каменные стены, окаймленные соснами, ров, полный воды, ивы. Чуть дальше – изогнутые крыши, крепость с потайными входами, мосты; Токио – город шести тысяч мостов.
Доктор Том был в восторге. Кэтрин снова закрыла глаза. «Как долго тянется этот город…»
А потом начались сады. Газоны у каменных входов, портики, которые никуда не вели, стаи уток, плавающих зигзагами на зеркальной поверхности прудов. Погода была поистине восхитительна. Софи опустила стекло машины, и они буквально купались в нежном воздухе. «Ожоги, – думала Кэтрин, – ожоги, где?» Ее преследовала мысль о том, была ли Патриция обезображена. С самого начала она хотела задать этот вопрос, но не решалась. Тем не менее ее практический ум строил планы на будущее, даже в случае такой драмы. Ведь пластическая хирургия делает чудеса. С мучительной болью она вдруг осознала, что, может быть, речь идет не о красоте Патриции, а о ее жизни.
Машина подъехала к воротам клиники. Их ждала сиделка Эванс. Высокая, плотная женщина лет пятидесяти, некрасивая, седая, с уверенным взглядом, устремленным сквозь простые без оправы очки. Когда она была санитаркой на дальневосточном фронте, судно, на котором она находилась, было торпедировано. Тридцать восемь часов провела она в шлюпке со своими ранеными. Трое умерли. Чтобы поддержать других, она пела им песни и рассказывала всякие истории. Она ни на мгновение не уснула, не переставала быть веселой и громко высказывала уверенность, что все будут спасены. Смеясь и шутя, она благословляла ночь, которая мешала людям видеть, как по ее лицу текли слезы. Такой была сестра Эванс. Кэтрин умела правильно оценить достоинства человека. Она протянула руку Эванс, как своему другу. Вернее, как товарищу в борьбе. Она чувствовала, что эта женщина поможет ей спасти дочь, они будут вместе бороться не на жизнь, а на смерть. Старая, некрасивая, одинокая женщина и ослепительная миссис Ван Ден Брандт поняли друг друга с одного взгляда. И их рукопожатие было несколько более продолжительным, чем обычное.
