…Я человек простой, а семья моя - и того проще, оба родителя на заводе всю жизнь пропахали, вечерами - водка, мат и телевизор. Жили мы в самом пролетарском районе Москвы, семья у нас считалась по тем меркам хорошая - ни приводов в милицию, ни пожаров по пьяной лавочке, родители не в разводе, дети не наркоманы. Я была самая задрипанная пацанка в школе: ни кожи, ни рожи, нулевой размер бюстгальтера, глаза враскос от татарского ига остались, волос длинный, ум короткий, ростом пигалица. Девки же в классе были видные: одежда на груди и бедрах трещала по швам, с восьмого класса у всех, кроме меня, были серьезные романы с синяками и абортами от заводских ребят. Как я им завидовала! Как тоже хотела быть взрослой со всеми взрослыми проблемами.
В старших классах пошла на почту подрабатывать на косметику да на постоянно рвущиеся колготки. Однажды принесла корреспонденцию в наш заводской клуб и увидела, что мои ровесники ходят туда пьесы репетировать. Какой-то режиссер решил на наших подмостках начать свою карьеру, в театрах-то не пробиться было, а тут новый клуб, да еще бездельных подростков пруд пруди, и в театре им играть было все же лучше, чем по подъездам ошиваться. Он увидел меня и сказал: “Откуда ты такая взялась - вылитая Ширли Макклейн”. Кто это такая, я не знала, но он был первый человек, который обратил на меня свое внимание и вычленил из толпы. Я не знала, куда девать глаза, тем более что не могла понять его сравнение - хорошо это или плохо? Может, эта Ширли-Мырли сперла у него что-нибудь или вообще дрянь редкая. “Ты приходи к нам, обязательно приходи, я уверен, что тебе понравится”. Я показала ему язык и умчалась работать дальше.
Дома у отца сидели гости, два собутыльника, мать ушла в вечернюю смену. Отец уже лыка не вязал и ушел - вернее, уполз - спать, а один из его корешей увидел меня и решил позабавиться, начал лапать, прижав к стене. “Оставь ее, глянь, она ж как фанера совсем, ухватить не за что. Пойдем лучше ее подружек пообжимаем в соседний подъезд - вот уж где сок-смак!” - случайно по брезгливости спас меня второй. Первый же, гад, все же попытался ущипнуть меня за грудь, ничего не нашел, хотя все равно успел сделать мне больно и противно. “Ладно, девка, нарасти что-нибудь на кости вначале, а потом уже и удовольствие получай, е-мое”, - беззлобно выругался мучитель, и они ушли в поисках более телесно ощутимых моих сверстниц. Я начала рыдать. Сначала -от боли и обиды, а потом - потому что захотелось, чтобы то же самое мне сделал сегодняшний режиссер, тогда бы эта боль была не мучением, а удовольствием. На следующий день после школы и короткой почтовой пробежки я пошла в клуб.
