– Ты не переживай, – сказал мне Юрик, после того как утрамбовал дядю Лешу в машину. – Там адресов совсем чуть-чуть осталось – всего-то семь. Мы подарки с тобой быстренько развезем и домой поедем. Не развезем – будет мне выговор, а у меня жена.
Впрочем, как оказалось, ни выговор, ни жена не были для Юрика авторитетом, потому что он ухитрился нахлобучиться в первой же квартире.
В отличие от пьяного дяди Леши пьяный Юрик был гораздо неприятнее. Ведь именно от него зависел мой возврат домой.
– Дядя Юра, может, поедем? – попыталась было я выдернуть его из-за стола.
– Да куда же мы поедем? Я ведь выпимши уже, еще машину разобью, – глупо улыбнулся мне он.
– Но мне же домой надо. А у вас жена.
– Жена не стена, – философски заметил Юрик и отчего-то посмотрел в окно. – Ты пока тут поиграй.
За окнами начинало темнеть, стрелки часов ползли к девяти вечера, а я была совершенно одна в совершенно чужой квартире, без всяческих перспектив попасть домой в этом году.
Неизвестно, чем бы все это дело закончилось, если бы через какое-то время не раздался звонок в дверь.
«Ну все, капец, – горестно подумала я, – к ним пришли гости».
Но на пороге стояла мама. Моя мама.
Впрочем, капец стоял вместе с мамой, то ли левее, то ли правее – не помню.
Первым огреб Юрик. Сразу же по приезде домой мама набрала его домашний номер и имела короткий разговор с той самой молодой женой. Собственно, на этом месте праздник для Юрика и закончился. Молодая жена хоть водить и не умела, но оказалась по адресу уже через семь минут, и в нагрузку к румынскому галстуку «желтое на черном» Юрик получи; вполне себе русский фингал «лиловое на сизом». Следующим номером обогатился папенька.
– Мою кровиночку с алкашней отпустил! – визжала мама, аки свинья на бойне, и махала руками в области папенькиной физиономии.
Папенька смущался, словно школяр на сольфеджио, и топтался с ноги на ногу.
– Она, Галенька, сама хотела… То бишь у нее вначале на школьной елке не получилось, – попытался было отмазаться родитель.
Но последнюю фразу ему говорить не стоило, потому что в ту же самую секунду я сбегала в спальню и принесла свой сорочий нарядец.
– Что это за охоботья? – спросила мама ледяным голосом.
– Это, мамочка, мой карнавальный костюм, – горько сказала я и всхлипнула.
Пробоина в папенькином корпусе достигла критических размеров и стала несовместима с плавучестью. Не желая смотреть, как последняя труба «Титаника» опускается в ледяные воды океана, я тихо закрыла дверь родительской комнаты и отправилась наряжать елку.
