Отдельной проблемой была пресса. Президент откровенно не любил журналюг, но при этом очень заботился о своей репутации. Он-то хорошо знал, как на предыдущих выборах Джон Кеннеди обошёл его на повороте — и ту роль, которую сыграли в этом деле эти развязные людишки с плохими манерами. В результате здание Института было полностью открыто для людей с фотокамерами — но только не тот коридор, который вёл в лабораторию профессора Боровски.
Тот же день, то же время. Москва, утро.
— Вот он.
Зрелище было так себе. В стеклянном ящике спокойно сидел кролик, довольно упитанный с виду. Перед ним лежала морковка. Кролик презрительно косил на неё красным глазом, давая понять, что сыт каротином по горло. В углу валялось несколько катышков засохшего помёта.
— Он так сидит уже неделю, — несколько смущаясь, сказал профессор Боровский. — Как видите, все витальные функции в норме.
— Все чего? — не понял Леонид Ильич. — Выражайтесь яснее, — бросил он профессору.
— Витальные функции, — повторил тот, потом поправился: – В смысле, он живой и здоровый.
— Точно здоровый? – на всякий случай переспросил Брежнев, глянув на профессора презрительно, как тот кролик на морковку. – Дистрофия там, истощение организма… почки, печёнка, сердце?
— Здоровее нас с вами, — ляпнул профессор, и, смутившись, попробовал исправиться: — извините, то есть здоровее меня… — он совсем запутался и смешался.
Генеральный Секретарь почувствовал нечто вроде симпатии к старику. Было слишком ясно, что бедолага-профессор никогда в жизни не общался с верховной властью и отчаянно робеет, хоть и хорохорится.
— Очень интересно, — буркнул он. – А на людях пробовали?
Боровский понял, что прощён, и с облегчением вытер со лба пот огромным клетчатым платком.
— А то как же. На добровольцах… э-э-э… первого года службы, — неизящно сформулировал он.
Брежнев поощрительно улыбнулся, и профессор несколько оживился..
— Вы понимаете, Леонид Ильич, — принялся он за объяснения, — солдат-первогодок, у него же нагрузки… голенища от сапог сожрать готов. Так вот: не едят. Мы им бутерброды икрой намазываем — ни в какую…
Генеральный Секретарь поймал себя на мысли об икре. Наверняка ведь её списывают как испорченную в ходе опытов. А потом сами жрут под водку. Документы оформляются элементарно… Он ещё раз посмотрел на Иосифа Боровского и решил, что профессор вряд ли к тому причастен: дедок не от мира сего, у него одна наука в голове… «Да, вот на таких стариках мы пока и держимся», — вздохнул про себя генсек.
