В другой соседней комнате кто-то стучал ведрами, а из третьего или четвертого отсека кто-то кричал: «Да не крути ты головой, сатана, макушку порежу!» Видать, кого-то стригли. Словом, все звуки слышны, как на улице.
Наташа эдак робко спрашивает рабочего:
– И надолго нас сюда?
– А уж этого я не знаю, – отвечает тот. – Мое дело маленькое – привести и показать. – И ушел.
Мне стало так стыдно, будто я обманул в чем, и не мог, понимаете, в глаза ей смотреть. Я начал с фальшивой бодростью насвистывать и разбирать вещи.
– Ну, это ничего для временного жилья, – говорю, – все же лучше, чем в палатке. А щели занавесим.
– Да, конечно, – отвечает Наташа, потом посмотрела на девочку, стоящую за перегородкой, и отошла к окну. А у самой слезы – кап, кап…
– Да ты что? Эх ты, глупая! – утешаю я ее. – Это же – временная трудность. Хочешь – я сегодня все устрою!
– Нет, не надо, – говорит она. – Я же все понимаю. Ты – хороший… – А сама еще сильнее плачет.
И эти слова – «ты хороший», и слезы – меня как ножом по сердцу.
Вышел я, помню, из барака злой и решительный. «Ну, – думаю, – держись, начальник!»
Разыскал контору, вваливаюсь и спрашиваю сердито:
– Кто здесь Редькин?
И встает мне навстречу из-за стола такой маленький, худенький мужичонка и говорит, ухмыляясь:
– Ого, какой сердитый! Новый мастер, если не ошибаюсь? – И так с усмешечкой осмотрел меня. – Ничего, – говорит, – подходящий.
И только потом сказал, что начальник-то и есть он самый.
– Ну, расположились?
– Я приехал не располагаться, как цыган, а жить по-человечески!
А Редькин все так же тихо и насмешливо:
– Живите на здоровье!
Лесорубы, сидевшие в конторе, засмеялись.
Я же долдонил, точно глухарь, про свое:
– А что квартира, достраивается?
Редькин опять хитровато усмехнулся и сказал:
– Скоро начнем сруб рубить.
Тут я уж совсем вышел из терпения и заорал:
– Где же мне зимовать?
А он и ухом не повел, будто не расслышал меня.
– Там, – говорит, – в бараке вас десять семей, за компанию весело будет. Зимой дров не жалейте, лес рядом.
– Меня же директор заверил, что здесь все готово, – не сдавался я.
– У него, мил человек, такая обязанность.
– Но ведь для нас же средства отпущены. Министерство платит! Почему же вы не строите дома?
Но он осадил меня своим тихим насмешливым голоском, да так, что мне стыдно стало:
– А кем строить-то, милый? Ведь у меня каждый рабочий – это плановая единица. Он должен план лесозаготовок выполнять, а не дома для мастеров строить. Ведь если я не выполню плана, с меня штаны снимут, и с тебя за компанию. Понял?
