Любимая еда на пасху была «скиландис». Его готовят так. В ноябре резали две-три свиньи. Лучшее мясо – вдоль позвоночника, под салом, режут на куски. Недели две замачивают в чесночном рассоле с какими-то травами в большом деревянном корыте. Этими кусками туго-натуго набивают свиные желудки, зашивают и держат на чердаке под прессом до пасхи. Получается жесткое-жесткое мясо сизого цвета, очень вкусное.
4
Жизнь была однообразная, день за днем вспоминать бессмысленно. Сильное впечатление от бань, под католическое рождество и на пасху. В бане три полка. Я на второй еще залезал, на третий не мог. У них многие могли лежать и на третьем. Распаришься – и в прорубь. Поплаваешь, остынешь – опять в баню, и так несколько раз.
Мы жили у Яцкявичусов совершенно свободно. Ходили на вечеринки. Не зная языка, мы сначала держались больше в тени. Не танцевали. И я сидел.
А потом у меня появилась Катря. Она сама пригласила меня танцевать. Я с ней и затанцевал. Катря была батрачкой у одного богатого литовца – деревенская, неграмотная девушка, очень хорошенькая.
Когда я ловил на озере рыбу, она прибегала ко мне. И мы с ней уходили в кусты бредняка…
Виктор скосил на меня свой ястребиный глаз, чертеж его морщин стал еще замысловатей. Он долго разминал папиросу, закурил…
На вечеринки стал ходить саванорис, литовский доброволец в немецкую армию. Приехал на побывку, ходил в немецкой форме. Катря передала мне, что саванорис грозился: «Если „комиссар“, то-есть я, придет еще раз – я его расстреляю». Мы втроем, я, Андрей, Анатолий, подстерегли в темноте этого саванориса. Он не понимал по-русски, мы – по-литовски. Андрей говорил:
– Кокнем.
Я был против:
– Тогда придется уходить.
Мы его отпустили, дав понять: «Будешь грозиться – прикончим». И тот уехал.
Я быстро овладел литовским языком. У литовцев, особенно на востоке, рядом с Белоруссией, в языке есть нечто общее с нашим.
«Значит» у них «знучане», «вода» – «вандас». На западе Литвы язык отличается сильнее.
Сродство языков балто-славянской группы уже и раньше отмечалось в Викторовом рассказе.
Его дважды арестовывали литовцы. Команда «руки вверх», воспринятая, естественно, на слух – сначала Виктором, потом мной в его пересказе – звучала то как «ранкай вершум», то как «ранкаю вершун». Попытка найти лингвистически грамотную транскрипцию этой формулы ни к чему не привела. Пришлось махнуть рукой и писать, как слышится, благо формула весьма понятна русскому уху: «ранкай» – чем не «руки», а «вершум!» – ясно, что «вверх!»
