Аллен. Я писал об этом. Двенадцать лет. Триста четырнадцать изнасилований, двенадцать грабежей века. Что еще?
Дэвид. Я, скажем, никогда не прикасался к подобного рода чтиву. Может быть, ты не считаешь меня американцем?
Сьюзен. Дэвид, Аллен, вы совсем не о том говорите. Ведь вы же совсем иное имели в виду, Аллен. Просто в запальчивости сказали. Вам не везло, но это не значит, что надо на всех озлобляться. Иначе вы вообще ничего-не напишете.
Аллен. Возможно… Извините, я был неправ.
Мери (все еще с обидой). Нет, почему же, все верно. Просто человек, не родившийся в Америке, никогда не сможет стать настоящим американцем.
Аллен. Мой сын воевал за Америку во Вьетнаме. Добровольцем.
Мери. Ваш сын, не вы. Он родился здесь.
Дэвид (оторвав голову от журнала). Ты неправа, Мери.
Мери. Я? Почему же?
Дэвид (жестко). Неправа.
Сьюзен. Говорить об этом в доме Джорджа…
Мери. Исключения только подтверждают правило.
Сьюзен. В день приезда его жены…
Мери хочет ей возразить, но, встретившись со взглядом мужа, останавливает себя.
Мери. Я не совсем точно выразилась. Неудачно. Фред (фальшиво, явно стремясь переменить тему разговора). Все-таки, как быть с цветами? Аллен. Пусть стоят.
Пауза.
Фред (Аллену). Хотел спросить… Ты знал Марту?
Аллен. Откуда? Мы встретились с Джорджем в лагере для перемещенных лиц в Норденгаузе. Тогда он был – еще Юргисом Стиклюсом.
Фред. Но он рассказывал о ней?
Аллен. Каждый день. Они не прожили и недели. Только начался медовый месяц. Джордж прооперировал в госпитале эсэсовца. Фронт надвигался. Немцам пришлось удирать. Джорджа заставили сопровождать раненого.
Сьюзен. Но разве он не мог вернуться к жене из Норденгауза?
Аллен. Вы думаете, он попал бы в Литву? В Сибирь, вероятнее всего. В рудник. Ему бы никогда не простили этого эсэсовца. Чувство страха еще с Норденгауза въелось нам в поры. Мы до сих пор даже во сне не можем увидеть себя на литовской земле. Если бы не этот страх, думаете, он встречал бы сегодня жену в нью-йоркском аэропорту? Он давно бы уже полетел за ней в Вильнюс. А, вам этого не понять…
Мэри. Но почему он не отказался тогда ехать с эсэсовцами? Медовый месяц все-таки. Нашли бы другого врача.
Сьюзен. Вы, видно, не знаете, что такое фашизм, Мери.
Мери. Когда я слышу обо всех этих ужасах, мне становится жутко.
Фред. И все-таки он странный человек – Джордж. Признаться, я думал – у него с этим делом не все в порядке. Иначе чем объяснить его поведение? Тридцать лет ждать встречи с женой, с которой и недели-то не прожил… Нет, нет, не переубеждайте меня. Я никогда не поверю, что все эти годы у него не было женщин.
