В конце концов он попался. С поличным. То есть в абсолютной непристойности. Но дал клятву и был прощен и омыт потоком сладких слез.
Когда же он вновь дал повод, то прощение было получено лишь после того, как его, как говорили в старину, пропесочили на партийном собрании и объявили строгий выговор без занесения в личное дело. Да, она написала на него заявление, на которое парторганизация не имела права не отреагировать. Правда, поскольку Арнольд Аркадьевич занимал высокий пост, то его не то чтобы песочили, а скорее корректно журили. Лишь меньшая – женская – часть парторганизации настаивала на занесении выговора в личное дело. Но эта бабья солидарность успеха не имела.
После собрания, когда по традиции распивали бутылочку армянского, секретарь парткома то ли примирительно, то ли отчасти даже извиняясь, сказал: «Да пойми ты, Арнольд Аркадьевич! Дорогой ты мой человек. За дело ведь, за дело. Стратегия у тебя, конечно, правильная. Тут ничего не скажешь, резолюциям последнего съезда, так сказать, она не противоречит. Но тактику менять придется. Это я тебе вполне серьезно. Ты хоть весь институт перееби, никто слова не скажет. Но зачем же жену обижать-то? Да ты, думаю, и сам все прекрасно понимаешь».
Вполне понятно, что любовь оказалась сильней партийных догматов.
Правда, тактику Арнольд Аркадьевич, действительно, поменял. Он стал привозить свою пассию на дачу в рабочее время. А ближе к вечеру, обильно наодеколоненный, дабы
перешибить Зинаидин стойкий дух, садился за руль «Волги» и возвращался в город. Якобы с работы.
Во время же этой самой работы в его доме творилось нечто невообразимое. Не зная подоплеки, можно было предположить, что там на полную громкость гоняли по видику триллеры.
В общем, Вера была обречена. Хоть Арнольд Аркадьевич и соблюдал конспирацию, и уличить его было не в чем, но сердце обмануть невозможно. Вначале Вера пыталась что-то сделать, чтобы склеить треснувшее семейное счастье. Одно лето она выглядела столь шикарно, словно была сошедшей с обложки «Вога» и невесть как очутившейся в подмосковной глуши голливудской звездой. На такую, по идее, потеряв голову, ошалевшие мужчины должны бросаться, словно на сладкоголосую Сирену. Однако в гормональности тягаться с Зинаидой она не могла. Не было в ней той жесткой радиации, разжижающей мужской мозг.
Потом она уходила к родителям. Но, не встретив у них понимания, вернулась.
А потом заболела. И беззвучно поплыла по течению.
