Ярослав спешился и вошел в ближний шатер. Но никого там не обнаружил тиун и вышел с обратной стороны, прорубив себе мечом выход. А отроки его поступили так же с другими шатрами.
Сказал Ярослав:
– Воевать здесь не с кем…
Спокойно сказал это, но слышны были его слова далеко вокруг. В загоне же оттого опять закричали верблюды. А собаки убежали в степь и больше не подходили.
Тиун спросил старика-половца:
– Где твои сыновья?
– Не знаю, Ярусаб-хан! Не знаю!
При этом старик склонил голову, как под удар меча.
– С кем они ушли? С Окотом?
– Не знаю, Ярусаб-хан! Не знаю! – повторил коман, не поднимая лица.
– Э-э! Да ты не скажешь! – Из-под маски тиуна злобно блеснули волчьи глаза. – Тогда я скажу: если с Окотом были твои сыновья, то настало время их оплакивать, старик! Или ты не слышал шума, который был, когда Окот-орда падала с коней?
– Река бежит, пороги шумят, – ответил коман. – Громко шумят пороги, я ничего не слышал.
Сказал Ярослав:
– Скоро змея принесет тебе весть. Приползет она из волчьей балки.
– О, Ярусаб!..
Здесь иссякли силы старика, и он заплакал:
– Сыновей забрали. Сильных и умных зазвали с собой в нору погибели; а я, старый, остался жить. Коней забрали. Больших и красивых увели, не спросясь. Как жить? Рус ходит по степи румяный и сытый, а дети мои – бледные, бескровные лежат среди трав. С костей их спадает мясо. Как жить?
Коман упал на землю ничком и вонзил в нее, в мягкий дерн, свои скрюченные пальцы. Коман спрятал лицо в густой траве.
– Будь проклят ты, рус Ярусаб! Будь проклята земля, тебя вскормившая! Будь проклята та глина, в которую ты ляжешь!.. О, Ярусаб! Теперь моя участь – умереть среди диких зверей. Но я так стар, что ты даже не будешь рад этой смерти. Зачем, Ярусаб, ты погасил костры моих сыновей?
– О чем он говорит? – спросили отроки, не понимавшие языка.
– Просит не убивать, – ответил лях Богуслав.
Старуха плакала беззвучно. Кривыми ручейками стекали слезы по ее смуглому морщинистому лицу. Старуха шевелила губами и раскачивалась из стороны в сторону.
Ярослав спросил комана:
– Откуда знаешь меня?
Старик глянул исподлобья. Женщины помогли ему встать. И он ответил:
– Как не знать? Степь про гору всегда говорит. И нет в Кумании старика, или женщины, или даже мыши, которые не проклинали бы тебя!
Так говорил старик, а в кулаках его было зажато по пучку травы. Из-под ногтей же проступила кровь.
Никого не тронули. Еще раз обыскали кочевье, но не нашли в шатрах завидного добра. Взяли кумыс, взяли курут. Овечье стадо погнали перед собой к Днепру. Радовались отроки этим упитанным овцам, половецкой плетью правили половецкой отарой, говорили: «Часть овец продадим купцам, расплатимся с ляхом. Часть овец сами будем есть – того нам хватит до Олешья!» Быстро поделили, кому что. Дележ запили кумысом. Грызли кисло-соленый курут.
