«Аврора» - живой призрак.
Я едва успокоил ее. Она уснула наконец на моем плече. Спи на моем плече, подружка моя. Мы потом пойдем в царский сад, поглядим в лицо богине войны, чей мраморный идол смирно стоит на фоне листвы златой. В летний ли зной, в осенний ли дождь, когда ледостав и когда ледоход, два любимых праздника островитян архипелага Святого Петра, спи, отдыхай рядом со мной. Ледостав превратит архипелаг в материк, успокоит воду зимним маскарадом. Над маленькой прорвой, над небольшой бездной нашей поставим мы на льду Ледяной дом. С барабанным боем по скованной воде со знаменем холщовым - впереди царь с барабаном, следом сподвижники и прислужники в нарядах шутовских с лопатами, веревками, крючьями - ура ледоставу! - пройдут мимо нас. А в первый день ледолома трижды выстрелит в Петропавловке пушка, и царь Петр первым пересечет Неву на лодочке лихой; разбужу я тебя на него в окно посмотреть. Спи на моем плече, подружка моя. Нету больше в Нагасаки гостиницы «Нева». Да и Нагасаки тоже немножко нет. А мы еще есть.
Что за корабль? Надолго ли пристал?
Хан Манувахов. «Аврора»
«Неправда, что острова архипелага со временем только исчезают; было, конечно, некогда их больше полутораста, а теперь сорок четыре; но ведь и новые наблюдаем мы, местные атоллы, и самый известный из них - остров „Аврора", остров Войны! На острове Войны будем и впредь принимать в пионеры наших детей, пусть будут готовы.
Взрывом времени, одним из вулканов двадцатого века, поднят на поверхность воды серый монолит острова Войны. На нем вместо деревьев трубы; единственные его стволы - стволы пушек. В шаровый монохром мышиного цвета окрашены выступы, объемы, уступы, театральные металлические скалы рукотворного клочка тверди. Богиня войны не различает колеров, она дальтоничка, ей и цвет крови не виден; наш остров Войны - часть ее серой Вселенной. Что за корабль? Надолго ли пристал? Навечно, говорят, навечно. Ты плохо видишь, очкарик? Какой же это корабль? Корабли приходят и уходят. Ты разучился считать? Ты говоришь, в архипелаге Святого Петра сорок четыре острова; ты ошибаешься; вот сорок пятый! Мы слишком долго думали о любви, прогуляемся по набережным Невы, наш славный левый берег нас давно ждет, как хорошо брести вдвоем вдоль одной из рек. Что с тобой? Не соринка ли мешает тебе, металлическая точка, лишний образ, заноза ока? Среди цветных островов ты наконец-то различаешь серый остров Войны. Для него не окончен Цусимский бой, вокруг него гибнет эскадра, на нем умирают матросы и кавторанг, и почти неслышными холостыми залпами ненависти (или страсти разрушать) шарахает он по Дворцовому острову, да и по Таврическому, Заячьему, Петровскому, Аптекарскому, а вот и материку досталось, военным клиникам Пироговской набережной материка: ух! бабах! шарах! Долгое эхо. Неслышный призрачный гул. Один из пушечных стволов поворачивается в нашу сторону. Когда гремят пушки, мыши молчат. Особенно та, мраморная, притаившаяся у ног мраморного Аполлона Мусагета, водителя муз. Бежать нет смысла, сейчас остров Войны нам вмажет, он нас все равно не видит, только чует, вокруг него панорама боя, а не реальный пейзаж, но он засек волну нежности нашей, его серый эхолот ловит такие волны, они отвлекают от вражды: они
