Очутившись наконец-то перед громадою собора Монферрана, я задрал дурную голову (шляпа чуть не упала) и поглядел на золотой шлем от подножия ступеней, точно мышь на гору, инкогнито, пятьюшестьвеник Крыстопор
. Водоворот головокружения. Почему мы с Настасьей все время куда-то ехали, плыли, шли?
Лестница Исаакиевского собора показалась мне нескончаемой. Отсутствие окон создавало образ цитадели из дурного сна. Вот очутились мы в заколдованном замке - Сориа-Мориа-Шлосс, вот поднимаемся мы на башню, путь наверх бесконечен, а спускаться вниз почему-то запрещено, возвращаться нельзя, таковы условия сна; дурная бесконечность узкого, тесного, превращенного в штопор лестничного пространства сжимает грудь, я чувствую удушье, я задыхаюсь, едва вспомню наш с Настасьей подъем на ярус колоннады Исаакия.
Стоило нам оказаться наверху, как я прилип к стенке, к барабану купола. Настасья, облокотись на перила, разглядывала даль, я видел ее осиную талию, поля шляпы, она указывала на что-то узкой ручкою в черной кружевной перчатке; наконец с удивлением обернулась, обнаружив, что меня рядом нет, и подошла ко мне.
– Что это ты к стенке прижался, как ночная бабочка?
– Очень странное сравнение. Мне так приятнее. Тут такой ветер.
– На крыше всегда ветер. Какой ты бледный. Тебе нехорошо?
– Мне замечательно. Пойди посмотри на город сверху, как собиралась.
– Ты не хочешь обойти со мной вокруг купола?
– Иди одна. По-моему, у меня приступ незнамо чего. Мне хочется встать на четвереньки и последовать за тобой именно на карачках, я ваш верный пес, мадам, гав.
– Слушай, да ведь у тебя боязнь высоты!
Кто-то из нашей художественной мастерской, помнится, писал таблицу, посвященную фобиям. Я запомнил одну только клаустрофобию - боязнь замкнутого пространства. Боязнь высоты была сродни ее сестричке - боязни пространства разомкнутого.
Настасья чувствовала себя как рыба в воде, как, впрочем, и прочие посетители. Вдоволь наглядевшись, она вернулась за мной, и не успел я порадоваться ожидающему меня спуску, возвращению на уровень моря, выяснилось: спускаться предстоит по лесенке типа трапа, открытой, без боковин, зависающей над кровлей собора гористо. Увидев ступени лесенки, металлические плашки на голом каркасе, натянутый трос в качестве перил, сбоку пусто, под ногами полупусто, я попятился.
– Нет, - заявил я с твердостью необыкновенной, - мне по ней не спуститься.
Мы вернулись к закрытой винтовой лесенке, возле которой стояла служительница музея.
