Архипелаг Святого Петра | страница 28
Был я представлен весьма известному музыканту, оглядевшему меня с головы до ног. оценившему, бросившему вопросительный насмешливый взгляд спутнице моей. Он пригласил ее на свой концерт в Филармонии, последний перед гастролями, и обратился ко мне:
– Любите ли вы Брамса?
– Я, знаете ли, песни люблю. И даже сам исполняю. Да я вам могу сейчас спеть.
Я отошел от них метра на два. Они прекрасно смотрелись рядом, люди одного круга, элегантные, нарядные аристократы эпохи победившего социализма.
Я воздел руку по направлению то ли к Чайному, то ли к Кофейному домику (я их постоянно путал), то есть к Ерику, другую пятерню приложил к груди и запел:
Народный артист глядел на меня, вылупив глаза, Настасья была совершенно ошеломлена и слушала пение мое, раскрыв рот от изумления. Я продолжал, не сморгнув:
Дедушка Крылов, равно как Диана, Аполлон и Аврора, слушали меня не без сочувствия, особенно дедушка Крылов; полагаю, мы представлялись ему животными из басни. Я пел очень выразительно, почти со слезой.
– Браво, - сказал музыкант, - очень мило. К сожалению, мне придется удалиться с вашего сольного концерта, мне пора на репетицию перед моим, не совсем сольным. Несси, я надеюсь вас увидеть в зале Филармонии. Молодой человек, желаю нам творческих успехов.
Настасья подошла ко мне и встала руки в боки. Ее скулы, похожие на яблочки, горели.
– Ну, не зна-ала, что ты такой. Ты ревнивец чертов. Ты маньяк. Я тоже песню знаю: «На по-быв-ку е-дет мо-ло-дой маньяк…» Песня про тебя. Нахал. Собственник несчастный. Кулацкое отродье. Жертва комплексов.
– Я не буду больше, ладно, не сердись, я тебе мороженое куплю.
– Мо-роженое? - Настасья расхохоталась.
У нее был чудесный характер, она не умела долго обижаться, дуться, сердиться. Мы сидели на зеленой скамеечке в уединенной аллее с видом на Марсово поле. Настасья доела свой пломбир и спросила:
– И много ты таких песен знаешь?