– Так зачем же задержали? Зачем бросили птиц в грязь?
– Я не бросила. Я уронила.
– Уронили? Правда? В таком случае я вам докажу, что и мы не настолько уж неотесанны, грубы, негалантны, как вы о нас думаете. Я помогу вам ощипать фазанов. Вот еще перышко, вот еще и еще.
Его руки казались огромными, но пальцы работали с удивительным проворством и, накрыв пальцы Игрейнии, быстро выдергивали перья. Она оказалась в плену его могучих бедер и слышала его дыхание. Она стиснула зубы и стала молить Бога дать ей терпение. И только единственное слово сорвалось с ее губ:
– Пожалуйста.
– Простите, не понял, мадам?
– Пожалуйста.
– Еще раз. Видите ли, я туг на ухо. Дело в том, что лязг железа во время битвы очень плохо действует на слух.
– Черт побери!
– Черт побери? Вы сказали: «Черт побери»?
– Вы все превосходно слышали.
– Боюсь, что нет.
– Я сказала – «Пожалуйста».
Эрик освободил ее руки, но, выпрямившись на поваленном стволе, продолжал удерживать ее возле себя.
– Что ж, пожалуй, с фазаном вы справитесь. Ведь можете, когда захотите. Вот и Тейер прекрасно идет на поправку.
– Да.
– Вы его превосходно залатали.
– Зашивать раны совсем нетрудно.
– Не скромничайте. Можно сказать, вы спасли ему жизнь.
Игрейния поняла, что он над ней смеется, и тут же парировала:
– Можно точно так же сказать, что я спасла и вашу жизнь.
– А Эйлин умерла. И Марго тоже – у вас на руках. Она вся напряглась и, несмотря на неудобную позу, умудрилась повернуться и посмотреть ему в глаза.
– Идиот! Неужели вы считаете, что я десять раз не спасла бы их вместо вас, если бы могла?
Эрик выдержал ее взгляд, но Игрейния услышала, как скрипнули его зубы. В глазах сверкнул голубой огонь, и она испугалась, что шотландец сейчас сорвется.
– Полагаю, что так, мадам.
Она тут же занялась фазаном и, наклонив голову, методично выдергивала перья. Эрик поднялся, и Игрейния чуть не вскрикнула, почувствовав его руки на своей талии. Он поставил ее на ноги и долго всматривался в лицо. А затем повернулся и молча направился к лошадям.
Вскочил на своего коня и поехал по тропинке.
А она осталась одна.
Одна – с поваленным деревом, фазаном и перьями. И приводящими в замешательство воспоминаниями о его жарких прикосновениях.
