Гному вспомнилось, как в далёком детстве, когда он помогал дядюшке работать в забое (хотя, по совести, больше мешал) — в этом забое произошёл обвал. И дядюшка Миранах встал под оседающую кровлю, напряг плечи — и продержался до прибытия спасателей, разбиравших по пути завалы. Когда их с дядюшкой спасли, то чтобы оторвать руки дядюшки от кровли, пришлось ободрать ему всю кожу с ладоней — плоть гнома и наседающий камень сроднились, глубоко проникли друг в друга.
— Гномы — плоть от плоти гор, — сказал потом он племяннику. — Поэтому мы можем быть прочнее, чем самая твёрдая в мире скала, можем удержать почти всю гору — но для этого потребуются все силы души.
Тогда юный Грахель не понял, при чём тут душа, он мечтал быть сильным, как дядюшка, усиленно тренировал мышцы и зубрил заклинания…
Прости, дядюшка, — я понял твою правоту лишь сейчас. Тело не может удержать то, что удержать невозможно — но душа может всё. Жаль, что я понял это только сейчас, незадолго до… Незадолго до смерти.
Грахель издал короткий рык, проник душою внутрь каменной глыбы, почувствовал её всю, сроднился с нею, став таким же тяжёлым, слежавшимся, прочным, как камень — и глыба остановилась.
Обострённым чутьём слившийся с камнем Грахель чувствовал и Младшего Шамана, его удовлетворение, сменяющееся растерянностью, потом злостью. Видел, как Шаман пьёт Силу из Звёздных камней, усиливая давление, удваивая его, утраивая… удесятеряя. Грахель почувствовал, что глыба вновь пришла в движение — за счёт того, что по камню начали скользить подошвы его сапог — гномьих сапог, между прочим, о которых говорят, что сцепление у них с любой поверхностью абсолютное… Подошвы гномьих сапог оставляли на камне две чёрные дымящиеся полосы. В этот миг, когда уже, казалось бы, всё кончено и надежды нет, у Грахеля появилась идея — достаточно безумная, и поэтому имеющая все шансы на успех. Всё ещё сопротивляясь глыбе, гном принялся плести сложное заклинание.
Миралисса видела надвигающуюся глыбу и отчаянно вцепившегося в неё Грахеля лишь как бы со стороны. Она была там, возле Дона, удерживая его на грани между жизнью и смертью, вливая в него жизненную силу, свою силу — которая тут же вытекала через рану в груди. Одновременно эльфийка пыталась хоть как-то остановить это истечение, залатать рану хотя бы поверхностно — но процесс шёл медленно, и вытекало жизненной энергии больше, чем эльфийке удавалось протолкнуть по узкому энергетическому каналу. Миралисса прекрасно видела, что ей самой грозит смерть — но попытка удержать жизнь в любимом человеке была для неё важнее не только своей жизни, но и всей остальной Вселенной.
