Афонька отпустил Пашкин ворот. Пашка круто повернулся и тут же на месте рассчитался с ним: подряд два раза дал ему в ухо и по лбу.
– Вот тебе, чертов апостол! Не лазь, куда не просят!
Драка разгорелась бы вовсю, если бы не вмешались мы с Гавриком.
– Вы чего тут деретесь? – басом спросил Гаврик.
– Не, никто не дерется, – спокойно сказал Ванька Махневич.
Гаврик посмотрел на Мишку, у которого все лицо было разрисовано кровью, и на Афоньку Кипущего, который держался за левое ухо.
– Видать, что вы мирно беседовали, – сказал Гаврик. – А теперь что делать думаете?
– По домам пойдем, – сказал Шурка Кузнецов. – Мне голубей кормить пора.
Мишка Шевченко нагнулся и стал собирать альчики. Оба кармана он набил костяшками.
– Отдай мою белую! Чего хапаешь? – закричал Афонька.
– На, подавись! – крикнул Мишка.
Он бросил наземь костяшку, сунул руки в оттопыренные карманы штанов и зашагал по дороге.
Гаврик подскочил ко мне и зашептал в самое ухо:
– Я пойду его уговаривать, а ты этих организуй. Только Афоньку не бери – он разболтает.
– Ладно, сам знаю, – сказал я.
Гаврик бросился догонять Мишку, а я остался с ребятами.
Афонька подобрал с земли белую костяшку и тоже пошел прочь.
– Ребята, – тихо сказал я и поманил рукой Шурку, Пашку и Ваньку Махневича.
Афонька обернулся.
– Вы чего это? – подозрительно спросил он.
– Да так, чего ты привязываешься? – ответил я. – Иди куда шел.
Но Афонька не хотел уходить.
– Я знаю, вы что-то надумали, а мне не говорите. Вот когда тебе пистоны нужны были, Гришка, тогда ты со мной говорил? А теперь – так без меня.
– Ну, ладно, оставайся, – сказал я.
Мы впятером уселись на ступеньках бакалейной лавки.
На площади перед крыльцом и на улице, что примыкала к лавке сбоку, было пусто и тихо. Только на другом конце площади у плетня стояла казачья бричка, в которую уткнули морды две гнедые сухопарые карачаевки.
Долго я мялся, не зная с чего начать.
Наконец сказал:
– Ребята, как вы думаете, в Кубани вода мерзлая?
– Конечно, мерзлая, – ответил Пашка и посмотрел на меня с удивлением.
– А сколько верст будет до Курсавки?
– Говорят, сорок. А что? – насторожился Шурка Кузнецов и придвинулся ко мне поближе. – Разве слышно что?
– Да нет, ничего не слышно. Я просто так. А вы знаете, что в станице делается?
– Ну, что делается? – спросил Шурка.
– Неужели же ничего не знаете?
– Да что ты тянешь! – рассердился Шурка. – Говори толком!
– А ты сам пойди да узнай, что там делается, если ты такой быстрый.
